солнца, и кинулась вслед за пигмеями.
На первой же мили пути она очень хорошо поняла, что еда и отдых здорово подкрепили ее. Сначала даже не теряла пару крошечных силуэтов из виду. Видела, как Х-ани тыкала в песок свою палку, зацепляя на бегу ракушку с моллюском, вручала ее О-хва, подцепляла следующую для себя и ела на ходу.
Тогда и Сантен остро заточила конец своей палки и попыталась повторить то, что делала Х-ани. Но поначалу у нее ничего не получалось, пока она не догадалась, что моллюски прятались в песчаных ямках на берегу, а Х-ани каким-то образом умела определять их местонахождение. Скрести песок наугад было совершенно бесполезно. И с этого момента девушка копала только там, где для нее делала отметины Х-ани, с благодарностью высасывая сок из раковин и спеша дальше.
Несмотря на все ее усилия, бег Сантен вскоре замедлился. Двое Санов постепенно отдалялись, а потом и вовсе исчезли из вида. К середине дня она уже еле передвигала ноги, чувствуя, что необходим пусть короткий, но отдых. Так и сделала. Едва присев на песок и приподняв голову, далеко впереди разглядела знакомый уже мыс с лежбищем тюленей.
Х-ани словно предугадала точный предел ее выносливости, поскольку они с О-хва ждали Сантен в укрытии на скалах. Она заулыбалась и защебетала от радости, когда девушка едва ли не вползла по склону в пещеру и рухнула в изнеможении на пол возле костра.
Х-ани дала ей очередную порцию воды. Между стариками снова разгорелся оживленный спор, который Сантен наблюдала с огромным интересом, подмечая, что каждый раз, когда Х-ани показывала в ее сторону, она употребляла слово «нэм». Жесты бушменов были столь выразительны, что Сантен могла бы с уверенностью сказать, что старая женщина хочет ради нее задержаться, а О-хва намерен продолжать путь.
Каждый раз, когда Х-ани обращалась к своему мужу, она смешно складывала губы — как при поцелуе. Сантен внезапно вступила в их разговор, показав на маленького бушмена и тщательно выговорив:
— О-хва!
Оба пигмея ошеломленно поглядели на нее в молчаливом изумлении, а потом под сводами пещеры разнеслись восторженные крики ликования и признания ее успехов.
— О-хва! — Х-ани шаловливо ткнула мужа под ребра, счастливо охнув.
— О-хва! — Старик шлепнул себя в грудь, из чувства признательности подпрыгивая вверх-вниз.
На какое-то мгновение о споре забыли, а это было именно то, чего хотелось Сантен. Как только первое волнение прошло, она показала на старую женщину, которая мгновенно поняла ее молчаливый вопрос.
— Х-ани! — отчетливо выговорила Сантен.
Но только с третьей попытки произнесла последний щелкающий звук с тем звучанием, которое удовлетворило Х-ани, приведя ее в неописуемый восторг.
— Сантен, — девушка дотронулась до себя, чем вызвала настоящую бурю недовольства, выразившуюся в том, что бушмены громче обычного защелкали языками и быстро-быстро замахали руками.
— Нэм Чайлд!
Х-ани легонько шлепнула Сантен по плечу, и та, не став спорить, согласилась быть крещеной во второй раз.
— Нэм Чайлд!
— Ну вот, досточтимый старейший, — завершила Х-ани свой спор с мужем, — Нэм Чайлд, возможно, уродлива, но очень быстро учится и носит ребенка. Здесь мы отдохнем и продолжим путь завтра. Дело подождет!
Ворча себе под нос, О-хва зашаркал прочь из пещеры, но когда, уже в сумерках, вернулся обратно, нес на плече свежую тушку молодого тюленя. Сантен почувствовала себя достаточно отдохнувшей, чтобы присоединиться к церемонии благодарения, и хлопнула в ладоши вместе с бушменкой, пытаясь подражать ее гортанным выкрикам, пока О-хва танцевал вокруг них, а мясо тюленя жарилось на углях.
Мазь Х-ани принесла отличные результаты. Свежие ожоги и ссадины на лице девушки подсохли, а ее светлая кожа потомка древних кельтов потемнела и, день ото дня привыкая к солнцу, приобрела цвет тикового дерева, хотя Сантен не переставала расчесывать свои густые темные волосы, чтобы как можно тщательнее прикрывать ими лицо.
По мере того как организм все больше закалялся от тяжелой работы и потребления богатой протеинами морской пищи, с каждым днем она набиралась все больше сил. Вскоре уже могла бежать широким шагом на своих длинных ногах, легко приспосабливаясь к тому ходу, который задавал О-хва. Теперь Сантен уж не отставала, не стало больше и споров из-за коротких передышек в пути. Для нее было делом чести бежать наравне со стариками-бушменами с самого рассвета до наступления сумерек.
— Я тебе покажу, старый черт, — ругалась она про себя, остро ощущая странную и непонятную враждебность, которую О-хва проявлял по отношению к ней. Причиной, видимо, служили именно ее слабость и беспомощность и то, что такая спутница была для них обузой.
Однажды, перед самым отправлением в путь, Сантен забрала у Х-ани половину наполненных водой страусиных яиц и, несмотря на протесты, завязала их в свой хлопчатобумажный платок. Едва бушменка поняла ее намерения, она с готовностью приняла помощь, нещадно тыча мужа в бок, когда они начали свой очередной дневной пробег.
— Нэм Чайлд несет свою долю груза, как любая из женщин Санов.
Истощив запас колкостей, обратилась к Сантен, начав с необыкновенной серьезностью учить ее языку Санов, и не удовлетворялась до тех пор, пока та не произносила правильно то или иное слово и не показывала на примере, что поняла урок.
Сперва девушка слегка подтрунивала над старой женщиной, но очень скоро каждое новое открытие стало доставлять ей невероятное удовольствие, дневные переходы казались легче и быстрее. По мере того как крепло ее здоровье, понимание окружавшего мира также становилось другим.
То, что она поначалу приняла за бесплодную пустыню, внезапно превратилось в мир, кишащий странной и чудесно приспособленной жизнью. Полоски берега с зеленевшими в них водорослями и подводные рифы оказались скопищами ракообразных, моллюсков и морских червей, а время от времени, после отлива, между камней на отмели застревала какая-нибудь рыбина. Настоящие морские рыбы с поблескивавшей серым металлическим блеском чешуей и со слегка зеленоватым оттенком кожи. Разрезанные и поджаренные на углях, они были вкуснее, чем тюрбо.
А однажды наткнулись на место, где пингвины-самцы высиживали яйца. Птицы облюбовали для себя скалистый островок, соединенный с берегом рифом, по которому трое людей прошли вброд во время отлива, хотя Сантен тряслась от ужаса, боясь акул. Тысячи и тысячи черно-белых пингвинов-самцов неподвижно сидели в своих гнездах на голой земле и с шипением и яростными криками раскрывали клювы, когда бушмены собирали неожиданный урожай из крупных зеленых яиц, наполняя свои сумки. Испеченные в песке под костром пингвиньи яйца были вкусны необыкновенно. Их прозрачные белки и яркие желтки до такой степени питательны, что за раз можно съесть только одно яйцо, и потому запаса хватило надолго.
Переменчивые дюны с крутыми склонами из бегущего под ногами, сыпучего песка служили домом для ящериц, строивших в них свои норки, и ядовитых гадюк, чьей добычей становились ящерицы. Бушмены забивали палками тех и других, поджаривая их прямо в чешуйчатой коже. Поборов первоначальное отвращение и попробовав, Сантен решила, что на вкус мясо пресмыкающихся очень похоже на курятину.
По мере того как они продвигались все дальше на север, дюны уже не возвышались сплошной чередой песочных гор и более не казались неприступными крепостями, а все чаще перемежались участками сухой твердой земли, увы, такой же голой и выжженной солнцем, как сами дюны и прибрежные пустоши. Х-ани тем не менее вела Сантен по каменистому берегу, находя сочные растения — с виду совершенно такие же, как и бурые камни. Когда однажды начали копать под крошечными, совсем неприметными листиками, то, к изумлению, обнаружили под землей раздутый корень размером с футбольный мяч.
Сантен смотрела, как своим каменным ножом Х-ани мелко нарезала очищенный корень, а затем взяла горсть кусочков, поднесла ко рту и крепко сжала, оттопырив большой палец, словно доила корову. Молочного цвета жидкость заструилась по пальцу, попадая в открытый рот. Выцедив последнюю каплю, бушменка принялась протирать оставшейся массой лицо и руки, расплываясь в улыбке от удовольствия.
