Помнится, у Михеича, когда его привезла «скорая», сперва спросили фамилию-имя-отчество, а вслед за тем: «У вас дома телефон есть?»
Домашнего телефона не было, а если бы и был — кому поднять трубку, если он тут «даст дуба»?
Каждая бессонная ночь в больнице, какой бы ни была тяжелой, позволяла о многом подумать.
Еще неизвестно, сколько ночей отмерила судьба на его долю...
Биографию свою не починишь, поздно. Но неторопливо осмыслить ошибки, которые ты натворил, никогда не поздно.
И Михеич решил не отказываться сознательно с помощью снотворных порошков от своего сознания.
Антидюринг недавно напомнил ему восточную мудрость: часы идут, дни бегут, а годы летят.
Да, все чаще оглядываешься на время. Ну а время? Оно ни на кого не глядит...
Восточный мудрец прав. Старость подкралась к зрелым годам незаметно, быстрее, чем зрелые годы к молодости, быстрее, чем молодость к юности, даже к детству.
Но вот на днях он проснулся раньше утра и просветленно задумался: а существовал ли в истории другой отрезок времени протяженностью в шестьдесят пять лет, который вместил в себя столько великих событий, сколько довелось пережить ему?
Михеич не очень-то силен в истории, но уверен, что другой такой значительной эпохи, эпохи длиной в шестьдесят пять лет, цивилизация не помнит.
Эта мысль явилась к нему на рассвете. Он ощутил внезапное сердцебиение, будто забыл о режиме и только что сдуру взбежал без оглядки на свой пятый этаж.
Озноб счастливого волнения.
Он приподнялся на скрипучей койке общежития, пошарил по тумбочке, дрожащими руками надел очки, осмотрелся в комнате, как в незнакомой, но тут же снял очки и снова лег.
Воспоминания озарили прожитую жизнь...
Ему было шесть лет от роду, когда разразилась первая мировая война, боже, царя храни;
солдаты не пропускали толпу к Знаменской церкви, к Невскому проспекту; конных городовых оттеснили от памятника Александру III у Московского вокзала; рабочий паренек вскарабкался на чугунное пугало и всучил императору, самодержцу всероссийскому, красный флаг; наверно, и материю, и древко пронесли отдельно; жандармский офицере зимней шапке с кокардой выхватил наган на оранжевом шнуре и выстрелил; жандарма стащили с лошади и быстро расправились;
теплый весенний день, отец взял его с собой на Кронверкский проспект, через Троицкий мост шли пешком; у дворца Кшесинской огромная толпа; Мотя сидел на плече у отца, чтобы лучше видеть и слышать дяденьку на балконе, видел его большой блестящий лоб и слышал, что он слегка картавит;
сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки; генерал Юденич уже обозревал в бинокль Нарвскую заставу Петрограда: фабричные окна как черные пустые глазницы; записался ли ты в Красную гвардию;
с ночи очередь за хлебом, рабочая карточка;
пролетарий, на коня; Буденный наш братишка, с нами весь народ;
сдох, сдох, сдох Пилсудский; сброшен в Черное море черный барон; и на Тихом океане свой закончили поход;
голод в Поволжье; позабыт, позаброшен с молодых юных лет; первые фабзайцы;
морозный воздух января разорван заводскими и паровозными гудками; портретов Ленина не видно, похожих не было и нет, века уж дорисуют, видно, недорисованный портрет;
биржа труда для подростков, ссуда в месяц двадцать девять рублей;
нэпманы раскатывают на лихачах, дутые шины, гулко стучат копыта рысаков по деревянному паркету Невского;
каждый делегат Василеостровской конференции комсомола мог со скидкой купить юнгштурмовку цвета хаки с портупеей и ремнем, галифе или юбку; кудрявая, что ж ты не рада призывному пенью гудка;
высоки крыши заводских цехов «Большевика», где меняли кровлю, но стапеля Северной судостроительной верфи еще выше;
нас побить, побить хотели, нас побить пыталися; в эту ночь хотели самураи перейти границу у реки;
твердозада?нцы, крепкие середняки, подкулачники, единоличники; прокати нас, Петруша, на тракторе; обрез — винтовка с коротко отпиленным дулом, удобно спрятать под полой, засунуть за пазуху;
поезд на Магнитку идет со скоростью верблюда, ходуном ходят шпалы, уложенные на примятый ковыль; котлован будущей комсомольской домны; скрипят колеса грабарок;
догнать и перегнать; или мы догоним, или нас сомнут;
время, вперед;
Чкалов мечтает слетать вокруг шарика; трескается, опасно крошится льдина, на которой зимуют папанинцы на Северном полюсе;
больное сердце Серго Орджоникидзе;
договор составлен на двух языках — немецком и русском, заверили друг друга в своем взаимном и совершеннейшем почтении;
чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим; работают все радиостанции Советского Союза, будет передано важное сообщение; вставай, страна огромная, вставай на смертный бой;
на первый, второй рассчитайсь, первый-второй, первый-второй; смерть немецким оккупантам;
ориентир номер четыре — горелая береза, до нее нужно доползти по болотистой поляне в обнимку с миной, а где-то за спиной, строго на восток, станция Мга; полз в пилотке; при близких разрывах прикрывал голову саперной лопаткой, но разве убережешься от всех пуль и осколков;
сестричка, пить; шестьсот раненых в госпитале, тысяча двести костылей, а сколько госпиталей по всей России;
между нами снега и снега; ребята, не Москва ль за нами; да, велика Россия, а отступать некуда — позади Москва;
сапер ошибается только раз в жизни, повезло — за четыре года не ошибся, да вот фашисты, для которых он четыре года был мишенью, не всегда промахивались;
и орден Славы уже второй степени, и орден Отечественной войны второй степени;
жди меня, Лида, и я вернусь; Гитлер капут, ехал я из Берлина;
ядовитый гриб над Хиросимой;
освещенные, без штор окна его пустой комнаты смотрят на Седьмую линию Васильевского острова; враги сожгли родную хату, а на груди его светилась медаль за город Будапешт;
самый лучший бетон замешивается на цементе, к которому добавлена щепотка пепла;
дунайские волны текут под фермами моста Дружбы, а он ползет по фермам и напевает себе под нос старинный вальс «Дунайские волны»; левый берег румынский, на правом — хороша страна Болгария;
прошем бардзо, дзенькуем, шановный пан Матфей; еще Польска не сгинела; Варшава, угол аллей Ерузалимских и Маршалковской; нравится ли вам Дворец культуры и науки;
несколько месяцев мистер Матви прожил в джунглях, как бы не выходя из парной бани, в которой водились кобры и другие змеи; мистер Матви в пробковом шлеме, его ученики в чалмах и босые; хинди, руси — бхай, бхай;
верхушка телебашни на двести метров выше купола Исаакия; город, как большая карта, дельта Невы со всеми рукавами, каналами, мостами;
инфаркт подкараулил высоко над землей, на отметке 268 метров; опускали стальную плиту,
