Варежка и Погодаев разгуливали по скученной, тесно застроенной Кашиме. Домики поставлены чересчур близко один к другому. Где привычный сибирский простор? И почему дома стоят на пустыре, открытом всем ветрам, да так, что слишком много окон смотрят на север?
Новый поселок назван Кашима по имени речки, которая и протекает-то не близко. Может, было бы разумнее сохранить за новым поселком название Подъеланка? Ушли на дно морское деревни — и названия их, иногда поэтичные и своеобычные, тоже канули в Лету. Почему бы, например, вместо затопленной деревни Зятья, откуда родом Варежка, не назвать так поселок, где живут потомки тех, кто когда-то ходил в зятьях, кто окрестил так свою деревеньку на берегу Илима?
Возвращались из Кашимы встревоженные и огорченные.
— Какой здесь откроется ландшафт, если деревья в прибрежной воде не вырубят? — удрученно вопрошал Погодаев, сойдя с газика и стоя на обочине дороги у колышка, установленного геодезистами. — Не ландшафт, а стыдобушка!.. Одни деревья останутся на сухопутье, другие будут вечно мокнуть. Зарастет тиховодье ряской, не услышишь плеска волны, даже ее легкого шороха. Будут застить горизонт деревья- утопленники. И вдаль не поглядишь, никакого тебе ландшафта...
Погодаеву очень нравилось слово «ландшафт», которое он впервые услышал от Княжича.
38
Еще день ожидания.
Еще один восемьдесят второй подошел к Хвойной, грохоча затормозил, и по вагонам пробежала дрожь.
Окна в вагонах открыты, и Шестаков услышал, как поездное радио сообщило пассажирам:
— Поезд стоит четыре минуты.
Из окон доносилась «Ямайка» в исполнении Робертино Лоретти, и эта заезжая песенка звучала невыразимо грустно на пустынной платформе, к которой вплотную подступал дремучий хвойный лес.
Кроме Шестакова и охотника с лайкой поезда ждали два таежных отшельника-бородача в плащах.
— Без «Столичной» на прииск не вернусь! — торжественно обещал бородач богатырского телосложения.
Он приветственно махнул рукой водителю, третьему бородачу, который сидел на тягаче и ждал.
Бородачи опередили Шестакова и первыми шумно ввалились в ресторан. Шестаков, войдя за ними, услышал, как ресторатор отказывал:
— ...вам продать не могу!
— Поймите, на прииске — праздник! Надо отметить рождение нового месторождения! А у нас почти все москвичи.
— Мало ли что! «Столичная» для пассажиров. Если всех, кто выйдет из тайги, да еще в таком виде, снабжать... И медведи из берлог сюда припрутся, — ресторатор самодовольно рассмеялся, опухших глаз его совсем не стало видно.
— Немедленно отпустите товарищам все, что они просят. Пока стоит поезд. Под мою ответственность! — властным тоном распорядился пассажир в синем френче, сидевший за ближним столиком.
Ресторатор покосился на строгого пассажира и взял деньги, которые совал ему в руки верзила, заросший по самые глаза.
Шестаков подошел и спросил про официантку Мартынову.
Ресторатор небрежно выслушал Шестакова и сказал, что да, Мартынова у него в бригаде, сейчас придет, ушла в соседний вагон, собирает посуду.
Шестаков тревожно поглядывал в окно. Поезд вот-вот тронется. Он сбивчиво объяснил директору вагона-ресторана, откуда, зачем приехал, как долго ждет, и попросил:
— Только один перегон!
— Прятать безбилетника? Не собираюсь!
— Я же не знал, на какой поезд потребуется билет, — оправдывался Шестаков. — И рюкзак свой на Хвойной бросил...
— Пусть едет, я поговорю с начальником поезда, — распорядился пассажир в синем френче, он слышал весь разговор.
Кто он — генерал в отставке? Управляющий строительством? Секретарь обкома?
Уж больно тон у него начальственный. Привык распоряжаться и принимать как должное, когда ему беспрекословно подчиняются.
Бородачи осторожно спрыгивали на ходу, в руках — бутылки, карманы плащей оттопырены.
Шестаков глядел в окно. Поезд шел, набирая ход, мимо станционного поселка. В окне мелькнул дом, где Шестаков нашел приют. Он увидел мальчика, играющего с собакой в палисаднике, огороженном черными дощечками. По дому шастали тени вагонов, не отставая от поезда и не опережая его.
Он сел за столик, не спуская глаз с двери, в которой должна появиться Мариша.
Войдя, она тотчас же увидела Шестакова и так удивилась, что поднос с тарелками задрожал в ее руках. Она поставила поднос на столик, и оба одновременно произнесли:
— Ты.
Он не отрывал взгляда от ее крахмальной наколки, от ее аккуратного передничка. Из-за мальчишеской стрижки наколка держалась не крепко. Передник, при ее тонкой талии, казался завязанным слишком туго. Складненькая. Кофточка тесновата на груди.
— Я теперь сфера обслуживания, — она чуть смутилась.
— А как ты сюда попала? — он кивнул на буфетную стойку и ресторатора, стоящего возле.
— К нам отец вернулся. Теперь в комнате четверо. Не хочу стеснять родителей. А ты едешь нашим поездом?
— Пока я тебя нашел!
— Ты вырос! Вроде и руки стали больше.
— Не больше, а сильнее. Приходится частенько двигать своей мозолистой рукой. Не верь, когда в газетах пишут, что научно-техническая революция отменила физический труд.
— Ты и в плечах вроде раздался.
— Полюбил свою работу. Ловкость нужна, координация движений, быстрая сообразительность...
— Координация движений, конечно, вещь хорошая, — перебила его Мариша. — Но еще нужен житейский опыт.
— Мне уже говорили об этом, — Шестаков послушно кивнул. — Сибирскими ветрами обдуло меня на верхотуре.
Донесся сердитый хриплый голос:
— Ну сколько можно ждать, гражданочка? Еще пару жигулевского!
Мариша заторопилась к буфету, отнесла пиво, откупорила бутылки, вернулась к Шестакову, усадила его и села напротив, подперев подбородок обеими руками.
— Как же ты меня нашел? На тебя даже не похоже. Совсем не в твоем характере, — сказала она так, будто беседа их не прерывалась.
— Значит, характер у меня за этот год изменился.
— В какую же сторону?
— Лучше стал или испортился — не знаю. Но изменился.
— С чего бы это?
— Закалка! Моя койка стоит на самой границе вечной мерзлоты. А ты сильно мерзла зимой? Когда мороженым торговала?
— Я тоже стала морозоустойчивая... И знаешь, кто мне помог укрепить характер? Моя мама. Она и не подозревает об этом. Я с детства смотрела на маму с болью. У нее характер: извините, что я живу.
Не улыбаясь, она испытующе глядела на Шестакова.
— А если без шуток... Понимаешь, Мариша... Хлопотать бригадиром на монтаже... Какая тут, к черту,
