Его «як» и в последний момент не подкачал. Разбросав по сторонам сосны и кусты, он, будто поднатужившись, проскользил, как лодка, еще несколько метров по болотной жиже и выполз на твердый грунт поляны.
Неожиданность — коварный и постоянный враг для летчика. Вот и сейчас Петр Воронин оказался в ее власти и был готов ко всему. Приземлившись, в первую очередь приготовился к встрече с фашистами. В руке пистолет. Он на взводе. Но вокруг — никого. Никто не бежит к нему. Тишина. Что бы это значило? Наверняка противник притаился, намереваясь схватить русского летчика с меньшими потерями. Петр, привстав в кабине, настороженно озирается по сторонам. Дуло пистолета следует за его взглядом. Ни души. Кругом воронки от бомб и снарядов.
Самолет остановился метрах в пяти от одной из таких ям. Они запорошены снегом, и с воздуха заметить их было невозможно.
Шум пронесшегося над головой самолета заставил Петра поднять лицо к небу. Это Иван Андреевич. Он выпускает шасси и делает разворот. Наверняка собирается сесть рядом со мной. Значит, я на вражеской земле. Но может ли здесь приземлиться «як»? Поляна метров триста шириной и девятьсот длиной, по размерам подходит. А окопы и воронки? Нет, здесь «як» не сядет. Вот если бы По-2…
— Иван! Иди домой! — кричит по радио Петр. Но радио не работает. Воронин пулей выскакивает из кабины и руками машет другу, чтобы улетал. Иван под охраной Лазарева и Коваленко продолжает упорно снижаться, рассчитывая приземлиться возле подбитого «яка». Хохлов не видит или не обращает внимания на запрещающие сигналы Воронина. Тогда Петр, забыв о всякой предосторожности, открыл стрельбу в сторону снижающегося самолета. Но и она не помогла.
Иван у самого берега болота коснулся колесами земли. Самолет побежал. Петр — наперерез ему. Ведь там, впереди, целый рои воронок… То ли он заметил Петра, а возможно, и увидел ямы — резко дал газ. Мотор взревел, «як» отскочил от земли и, покачиваясь, готовый вот-вот свалиться па крыло, поплыл над воронками, набирая скорость.
Друзья ушли домой. Тишина болью отдалась в душе комэска. С тревогой вновь оглядывается по сторонам. Никого. Наверное, остывают нервы. Нервы, они точно металл, могут накаляться, а затем остывать. И, видимо, это можно слышать и чувствовать.
Петр прикинул: если поблизости кто-нибудь был, давно уж успел бы объявиться. Впрочем, здесь, в Полесье, у противника нет сплошной обороны. Она состоит из опорных пунктов и узлов сопротивления, созданных в городах и селах, на дорогах и возвышенностях. Возможно, Воронин и приземлился в промежутке этих участков обороны?
В тонком слое снега он замечает торчащую, как иглы, прошлогоднюю стерню. Значит, были посевы. А вот и домик. Но подойдя ближе, он разглядел, что это не дом, а обыкновенный сарай, в каких обычно храпят сено. Подойдя еще ближе, Петр обнаружил, что одной стены нет, а внутри что-то чернеет и вроде бы шевелится. Наконец разглядел: танк с крестом на борту., . Где-то рядом должны быть и танкисты. Наверняка, они притаились и целятся, готовые в любой момент сразить летчика, попавшего в беду. Поблизости нет ни одной воронки. Единственное оружие — пистолет — против брони бессильно.
Воронин растерянно разглядывает свой «ТТ». Снимает перчатки и бросает на землю. Теперь они не нужны. Нужен только пистолет. Когда грозит неминуемая гибель, остается единственная разумная возможность — сохранить до конца достоинство советского воина.
К Петру вновь возвращается спокойствие. «А ну, выше голову!» — командует он себе. Но голос словно чужой. Кажется, будто говорит кто-то другой, стоящий за плечами. Подчиняясь ему, он крепко сжал в руке пистолет, шагает прямо на танк: будь что будет, но живым он не сдастся.
Почему не стреляют? Хотят все-таки взять живым? Не выйдет! У пего в руке пистолет с восемью патронами. Нет, с девятью: один в стволе, восемь в обойме. У Петра давняя фронтовая привычка — держать один патрон в стволе: можно стрелять сразу навскидку, не отводя затвора… И вдруг с ужасом вспомнил: ведь в пистолете может не оказаться ни одного патрона. Все, наверное, выпалил, сигналя Хохлову. Как глупо: без сопротивления, с оружием попасть к врагу. Остановился в растерянности, не зная, что делать. В подобные переплеты не часто приходилось попадать.
Первая мысль — зарядить пистолет. Для этого нужно вынуть запасную обойму с патронами из кобуры. Но ведь именно в этот момент и могут схватить. Миг — и запасная обойма в рукоятке пистолета. Но кругом по-прежнему зловещая тишина. Вот громадина танка уже рядом. Сверху люк открыт.
— А ну, вылезай! — Петр вскинул в сторону танка пистолет.
Но в тишине лишь протяжное эхо откликнулось ему. С упрямой злостью Петр кричит вновь, зло выругавшись, и наконец прыгает на танк, заглядывает в люк. Пусто… От такой неожиданности едва не подкосились ноги, и Петр, обессиленный, опустился на землю.
Миг счастья! Воронина охватило ликование. Но он тут же снова вскакивает: где же люди? Ведь он, кажется, даже видел их. А может, просто показалось. Нужно быть наготове.
Вскоре тишину мертвой поляны с пустым танком и подбитым самолетом на ней разорвал гул двух «яков». Вслед за ними под прикрытием истребителей приземлился По-2.
За комэском все-таки прилетел Иван Андреевич. Вверху, охраняя его посадку, кружились Лазарев с Коваленко.
И снова обычная фронтовая жизнь. Собравшись в землянке, летчики разбирали подробности только что проведенного боя. Разговор перебили девушки, вихрем ворвавшиеся в землянку. Летчиков не столько удивило их неожиданное появление, как одежда. Обе в шапках-ушанках со звездочками, в накинутых на плечи форменных шинелях. У одной солдатские погоны, у другой — сержантские. Из-под шинелей необычно поблескивали новенькие туфельки на высоких каблуках и виднелись шелковые платья. Петру показалось, что девушку в белом он уже где-то встречал. «Скорее всего в кино, — весело подумал он, глядя на разнобой в ее одежде. — Наверное, артисты, вечером будут выступать».
«Артистка» с сержантскими погонами в черном платье, поняв общее недоумение, махнула рукой и, улыбнувшись, залпом выпалила:
— Ой, мальчики, не обращайте внимания па паши мундиры, — и подошла к Воронину. — Товарищ капитан, разрешите обратиться?
Не успел Петр что-либо сказать, как она в наступательном духе спросила:
— А вам известно, что сегодня восьмое марта? Женский праздник? Так что мы, делегация от девушек БАО, пришли лично пригласить вас к нам на ужин.
— Нет, к сожалению, не можем, — развел руками Лазарев. — У нас в полку есть свои девушки, мы их должны поздравить.
— Как же так, товарищ капитан!.. — Девушка-сержант, негодуя, обратилась к Петру. — У нас все уже готово, и мы ждем вас.
Петр подтверждает мнение Сергея:
— С удовольствием пришли бы, да обещали сегодняшний ужин провести с нашими полковыми девчатами.
Девушка в черном платье глубоко вздохнула и тихо, словно в раздумье, повторила свои последние слова:
— Как же так, товарищ капитан… — Резким движением рук она смахнула спереди под ремнем складки своей шинели и твердо заговорила: — Выходит, мы не ваши? Мы обеспечиваем полеты, одеваем, обуваем, кормим, охраняем ваш покой днем и ночью. И вообще, ухаживаем за вами, как за малыми детьми… Да вы без нас и шага не ступите! И еще смеете отказываться?
«А ведь она, пожалуй, права, — мысленно осудил Воронин себя за поспешный шаг. — Мы обязательно должны явиться в БАО и поздравить девушек с праздником. Это не только долг вежливости, но и требование воинского товарищества».
Воронин с уважением смотрит на сержанта в черном платье, отчитавшего его, словно старший начальник. Знали кого послать. Он хотел было поинтересоваться, где ее научили так смело выносить выговоры старшим по званию, во ее подруга опередила комэска:
— Галя, товарищ капитан шутит. — Теперь она смотрит па Петра с лукавой улыбкой и в ее взгляде что- то такое знакомое… — Правда же, придете, товарищ капитан?
Петр вдруг припомнил Скоморохи. Танцы в клубе. «Малютка» — так тогда назвал ее Лазарев. Сомнений нет, это она. Да, в настойчивости ей не откажешь. Пришлось «капитулировать».
