— За красивую и ясную жизнь Василия Ивановича Рогачева, — произносит тост командир полка. — И за его вечную память! Такие солдаты не умирают, они уходят в бессмертие.
…Много раз летчикам приходилось провожать в последний путь своих боевых друзей. И каждый из них по-разному остается в памяти. Но есть у всех одно общее — они светятся в нас, живых, тем вечным огнем, который, точно маяк, указывает нам дорогу в жизни. Такова уж могучая сила павших в боях за Родину.
В предмайский день летчики поднялись в воздух вместе с жаворонками — с рассвета. Восточная сторона неба уже широко розовела, западная — еще куталась во мглу, тускло мигая угасающими звездами. Внизу темной скатертью стлалась земля.
Так рано редко приходится подниматься в небо. И может быть, поэтому в такие минуты, когда еще спокойны нервы, всегда с волнующим любопытством смотришь на быстро меняющиеся картины рассвета. Восток, как он красочен! И все же приходится не спускать глаз с мрачного запада. Там параллельно полету — фронт.
Пройдено сто километров. Впереди черными петлями обозначился Днестр. Солнце еще не достает своими лучами землю. Там по-прежнему темно. Зато здесь, на высоте, дневное светило лучисто хлещет по кабинам, слепя глаза. И верхушки снежных Карпат, кажется, кипят от солнца — до того ярко блестят горы. И свет вокруг так густ и ослепителен, что Воронин начинает опасаться — не проглядеть бы в нем противника.
Наконец солнце, забравшись повыше, смахнуло последние тени с земли. Внизу все засияло утренней свежестью. И только дымки артиллерийских разрывов напоминают, что на земле идет бой. Он может в любой момент вспыхнуть и в воздухе. Хотя атаки противника здесь, в междуречье Днестра и Прута, ослабли, но враг еще тужится оттеснить наши войска от Карпат и этим оттянуть наступление на Балканы.
Над «яками» появились истребители «Лавочкины». А вот еще плывут на запад бомбардировщики, сопровождаемые истребителями. Летят большие группы штурмовиков, и тоже с истребителями. Наносится мощный авиационный удар по вражеским войскам.
На западе островками запенилась вражеская земля. Это начали работу «илы» и бомбардировщики. Небо кропят зенитные разрывы. На разных высотах появились и вражеские истребители. Зная их тактику, майор Воронин особенно пристально следит за вялыми, как бы сонливыми движениями отдельных пар в синеве. Это опытные хищники. Они выслеживают зазевавшихся летчиков. На это у них острый нюх. Не упустят.
Впереди, на фоне снежных Карпат, появились две точки. Они растут. Самолеты. Чьи? Различить нельзя, но по их разомкнутости Петр понимает: летят истребители. Встречная атака? Но стрелять нельзя: это могут быть и наши разведчики, возвращающиеся из-за Карпат. А пока их нужно считать за противника и непрерывно вести расчет на уничтожение.
Неизвестные самолеты близко. Воронин чуть отворачивает, чтобы сбоку их лучше разглядеть. Однако те тоже маневрируют, видимо, стараются держать наши истребители в прицелах. Приятного мало: лететь прямо на пушки и пулеметы. Петра мучают сомнения: кто же это — свои или чужие?
Обычно фашистские истребители дерзки до наглости и крайне вероломны. Первое время это приводило некоторых наших летчиков в замешательство; они, не имея еще достаточного боевого опыта, порой робели, терялись и иногда терпели неудачи. Секрет здесь был прост: наглость имела успех, потому что наши молодые пилоты не всегда были готовы к немедленному ответу на нее. Теперь-то уж они знают повадки вероломного врага и всегда готовы к любой его подлости. Сейчас же подозрительные самолеты шарахнулись назад, показав свои массивные тупоносые тела. Сомнений нет — «фоккеры»!
Противник, заметив группу Воронина, явно растерялся и сам подставил себя под огонь. Такой момент нельзя не использовать. Сверкнул огонь, и один «фоккер» вспыхнул, второй взметнулся вверх, но меткая очередь Алексея Коваленко и здесь настигла его.
Не меняя курса, группа Воронина продолжает полет.
Уже кончили работу наши бомбардировщики и штурмовики, ушли домой верхние и нижние группы истребителей прикрытия, покинул небо и противник, «яки» продолжали барражировать над линией фронта. Горючего хватит еще надолго, но летчики изрядно утомились. Особенно устали глаза: слепит солнце.
До конца патрулирования осталось две минуты. От мысли, что сейчас группа возьмет курс на Тернополь, Петр испытывает сладкую усталость — хорошо знакомую солдатам послебоевую спутницу. И тут, словно плетью по обмякшим нервам, ударили слова с командного пункта земли: сходить к Станиславу и разведать аэродром.
Воронину приходилось не раз бывать над аэродромом в Станиславе. Чтобы побыстрее выполнить задание, он решил обогнуть город с северо-запада и, зайдя со стороны вражеского тыла, пролететь над южной окраиной, где находился аэродром. Затем — домой. Очевидно, от усталости в этом маневре комэск не учел зенитную артиллерию. Зато она вскоре напомнила о себе, встретила сразу ворохом черных бутонов. Петр мгновенно бросил машину прочь от этих пахнущих смертью «цветочков». Пронесло. Черт подери, а это что? На глазах Воронина снаряд разорвался прямо в самолете Ивана Хохлова и на миг окутал его черным дымом.
Как бы ни была сильно развита воля, а на земле в такие моменты человек от неожиданности столбенеет. Сейчас же, когда все тело, нервы и мысли напряжены, страх, жалость и скорбь спрятаны внутри словно взаперти. Поэтому картина гибели близкого друга сразу воспринялась Петром лишь зрительно: «Нет больше Ивана, — четко отметило сознание, — и виновник его гибели только ты, Петр Воронин».
Нужно проследить, куда упадет, хотя вокруг и территория, занятая врагом.
Странно, но из черного облака разрыва показались крылья. Потом кабина, мотор… Передняя часть самолета все же уцелела, и даже крылья не рассыпались. Что стало с летчиком?
Вот появился и хвост «яка», отделенный от машины. Он как бы привязан и летит за крыльями.
Подлетев ближе, Петр разглядел, что снаряд снес половину фанерного покрытия фюзеляжа и буквально выпотрошил его. Хвост держался на оставшихся стальных трубах — лонжеронах. Но кабина летчика цела, цел мотор, и диском серебрится вращающийся винт. А вот и силуэт головы летчика. Воронин увидел лицо Ивана. Оно застыло, словно маска. «Мертв. Убит осколками или же взрывной волной», — пронеслось в сознании.
А между тем неуправляемый «як» опускает нос и плавно переворачивается. Высота быстро теряется, и скорость растет. Машина вот-вот рассыплется. Иван Андреевич если и придет в себя, то все равно не успеет выпрыгнуть и раскрыть парашют: земля рядом. Какой она кажется сейчас коварной, безжалостной! И друзья ничем не могут помочь товарищу. Им осталось одно — проследить его последний путь.
Пожалуй, впервые Петр почувствовал, какой это прекрасный и дорогой для него человек. Часто бывает — оцениваешь друга по-настоящему, когда его уже нет…
Невыносимо тяжелый момент. Мучительный. Он усиливался одной и той же навязчивой мыслью: в несчастье его вина. Это он повел группу через вражеский аэродром без всякого противозенитного маневра. И вот — расплата. Сейчас все увидят гибель Ивана…
Петр осмотрелся по сторонам: летчики его группы шли разомкнутым строем, готовые в любой момент встретить врага. Конечно, они видят и то, что случилось с самолетом Хохлова. И так же, как и он, Воронин, тяжело переживают непоправимую беду. Но случилось невероятное. Самолет Хохлова перестал опускать нос и резко, как борец, лежащий на обеих лопатках, вдруг вывернулся, встал в нормальный горизонтальный полет. Движения машины говорят сами за себя: ею управляет летчик!
— Жив, Иван Андреевич! — от радости закричал Петр, кажется, на всю Вселенную.
Секунда, две — и он рядом. Иван растерянно озирается по сторонам. Пришел в себя и, видимо, еще не может понять, что же с ним произошло. Воронин говорит ему по радио, но Хохлов явно не слышит командира. Разумеется, радио выведено из строя. Покачиванием крыльев комэск с трудом привлек внимание Ивана. Он тревожно взглянул на ведущего. Тот показывает ему рукой, куда лететь, и плавно разворачивается. Нужно скорее вывести Хохлова из вражеского неба. Может, он где-нибудь и сядет на нашей территории. Воронин видит, с каким трудом ему удалось повернуть машину вслед за ним. Наверняка повреждено управление, да и Иван, должно быть, ранен.
К несчастью, снова ударили зенитки. Правда, малого калибра, но они на низкой высоте еще более опасны, чем среднего, залпы которых они только что миновали. Шнуры трасс, зловеще изгибаясь, потянулись около машин. Белые хлопья разрывов беспорядочно заплясали над головами. От одного вида этого фейерверка Воронин по привычке чуть было одним прыжком не шарахнулся в сторону, но сдержался.
