не представляет никакой трудности снять меня, когда я буду уклоняться от огня первого «фоккера». Даже сам я могу наскочить на его огонь. Силы и внимание у меня на исходе. Я легко могу допустить ошибку, поэтому нужно только уклоняться от атак. Нет! Враг поймет, что у меня не стреляет оружие, и не отвяжется. И все же пока нужно только защищаться, а не имитировать нападение.
От первого натиска я ускользнул. «Фоккеры», сверкнув серебристой краской, ушли на солнце для повторного нападения. Они не спешат и действуют по всем правилам боя. Передо мной снова оказались облачные горы, и я подумал: не скрыться ли под ними? Нет, нет! Ни в коем случае!
От возможности снова оказаться во владениях снежной стихии меня охватила какая-то отчаянная злоба. Я метнулся от облаков вдогон противнику. А зачем? Нужно попытаться использовать облака. «Гостеприимство» их мне уже знакомо. Пускай они теперь станут ловушкой для фашистов. И я повернулся к облакам. «Фоккеры», видимо, поняли, что я хочу скрыться в них, с высоты кинулись за мной: как же, ведь я показал им хвост и момент упустить нельзя.
Имея малую скорость, я, как только ткнулся в тучи, тут же отскочил назад.
Замысел удался. Оба «фоккера», разогнав на пикировании огромную скорость, проскочили мимо и, не успев отвернуться, врезались в снежную пучину. Сомнения не было — они попытаются поскорее вырваться из ее объятий. Садиться мне пока нельзя. Нужно подождать.
Высота! С высоты я могу имитировать атаку. И я рядом с кипящей снежной стеной спешу ввысь, зорко следя за облаками. Оттуда минуты через две-три выскочил «фоккер». Он оказался подо мной и, заметив, что нос моего «яка» устремился на него, резко провалился вниз и взял курс на запад. Ну и пусть. Нужно теперь подождать второго.
Высота уже шесть километров. Я у верхней кромки облаков, а второго «фоккера» все нет. Очевидно, и не появится. Ждать, наверное, бесполезно, да я уже и чувствую, что усталость сковывает меня. Пока аэродром не закрыли тучи, нужно скорее садиться.
После посадки, не вылезая из кабины, я закрыл глаза и просто сидел и отходил. Я слишком измучился, чтобы о чем-то думать. Вдруг ухо уловило отдаленный нарастающий гул. Не «фоккеры» ли снова пикируют на меня? Подняться в небо у меня не было желания. Сбросив с себя привязные ремни и парашют, я приподнялся в кабине и оглядел небо.
Тучи уже накрыли край аэродрома. «Как вовремя успел сесть», — подумал я и тут же увидел: из-под облаков выплыли два «ила». Гул оборвался, и штурмовики тут же сели. Они рулили к моему самолету, но один остановился на поле: кончилось горючее.
На аэродроме, где мы приземлились, связь еще не была установлена, и не представлялось возможным узнать о судьбе товарищей. Я поторопился сесть на первую попутную машину и поехал к себе в полк.
Не стало Ивана Павлюченко и еще нескольких летчиков-штурмовиков. Пока ничего не известно о Маркове, Лазареве и Коваленко. Хохлов, оторвавшись от меня, ухватился за какой-то овраг с водой и над ним провиражировал всю метель.
Сообщив о трагедии, командир полка, указав мне место за столиком, насупился и как-то вяло, нехотя, словно чего-то стеснялся, спросил:
— Почему полез на рожон? Почему пренебрег моим предупреждением?
Я задумался: почему так получилось, кто виноват?
Заместитель командира полка по политической части подполковник Александр Клюев, сидя на топчане, внимательно слушал нас и, как бы между прочим, заметил:
— А ведь мы и сами по радио могли возвратить с маршрута истребителей. Слышимость была очень хорошая. Но…
Василяка в раздумье забарабанил пальцами по столу и подтвердил:
— Да, могли бы, но…
«Могли бы, но…» Значит, и командование полка решило не прерывать наш полет, но… Иван Павлюченко тоже долго колебался… И я собирался возвратиться, но… Что значит это «но»? Очевидно, оно имеет больше сил, чем холодная логика. Борьба с фашистами для нас стала такой же необходимостью, как и сама жизнь, поэтому часто в небе, когда советчик тебе только твоя совесть, чувством опасности пренебрегаешь.
Владимир Степанович, посмотрев в маленькое окно землянки, где уже темнело, спросил:
— Нигде не обедал?
— Нет!
— Я тоже. — Он показал на дверь: — Пойдем подкрепимся.
В комнате отдыха, служившей также и аэродромной столовой, было темно. Я зажег трофейную плошку со стеарином. Стол был накрыт на шесть человек: летавших на задание и командира полка. В углу на нарах кто-то спал.
Василяка перехватил мой взгляд.
— Это Иван Андреевич, — усаживаясь на скамейку, шепотом, чтобы не разбудить Хохлова, пояснил он. — Летчики ушли в барак, а он остался отдохнуть. И даже не стал обедать. Паренек с избытком хватил лиха.
Есть не хотелось, и я подошел к Хохлову. Он лежал на спине, подложив руки под голову. Я снял шлемофон и, пригладив волосы, сел около Ивана. На, ладони у меня остались пряди волос. Нестерпимо хотелось спать. Я забыл про обед и распластался рядом с Хохловым.
Разбудили нас на другой день. Нужно было снова идти на Броды. С нами летели и Лазарев с Коваленко. Вчера они приземлились, как и я, недалеко от фронта, а ночью приехали на аэродром. Нашелся и Марков. Умея летать но приборам вслепую, он пробил облака, ушел на восток и там. отыскав хорошую погоду, благополучно сел.
Аэродром Зубово
Правобережная Украина к концу марта почти вся была очищена от фашистов. 1-й Украинский фронт рассек южную группу вражеских армий, освободил Чернов выйдя к Карпатам, окружил крупную группировку противника в районе Каменец-Подольского.
В предгорьях Карпат и на переправах через Прут и Днестр на армии нашего фронта обрушилась мощные удары фашистской авиации, которая имела стационарные аэродромы. У нас же их там не было, а полевые раскисли, поэтому полку приказали перебазироваться под старинный маленький городок Теребовлю. Там, на крутом берегу реки Серет у села Зубово, имелась сухая площадка. От нее до прикарпатья сто пятьдесят километров. Обычным истребителям летать туда невозможно, для нас же, дальних, в самый раз.
— Сходи четверкой, — говорит мне Василяка — Прикрой переправы через Прут западнее Черновцов и сам город. Оттуда сядете на новом аэродроме Зубово. Учти, что наш авиационный КП может быть в движении и с ним в таком случае связь будет затруднена.
Шагая — к собравшимся летчикам, обдумываю, кого взять с собой. Марков стал уже хорошим бойцом, но сейчас предстоит длительный полет, район прикрытия необычно большой, воздушная обстановка малознакомая. Здесь нужен Лазарев.
Увидев меня, Виталий идет навстречу, в глазах нетерпение. Он по моему виду понял, что получено боевое задание.
— На Черновцы?
Марков, видимо, не ожидал отказа, побледнел, нахохлился и не скрыл недовольства:
— Что я, ваш заместитель только на бумаге?
Самолюбие, гордость — сила. Никогда не надо гасить эти качества. Но сказать Маркову, что на него в бою, как на Лазарева, я еще пока не могу положиться, сейчас не время. А может быть, я действительно недооцениваю Маркова?
— Обиделся? — спрашиваю по-дружески.
— Ну конечно, — откровенно признался он.
— Не спеши, а то споткнешься.
— Встану! — Виталий сам смутился своей уверенности. — Должен встать.
— А если не хватит умения?
— Волков бояться — в лес не ходить. Я и так два с половиной года в тылу томился.
— Перестань хныкать! Кто поведет остальных летчиков эскадрильи в Зубово? Или не уверен, что найдешь новый аэродром?
Марков сразу, успокоился,
