— запел Моря, вразвалочку направляясь к своему «яку».
— После войны, Иван, иди в Большой театр, — подшутил Карнаухов. — Михайлов состарится, займешь его место.
Богатырь расплылся в доброй улыбке.
Шестерка вырулила из рощи и приготовилась к вылету. Командир полка тревожным голосом передал по радио:
— Отставить взлет! Стоять всем на месте!
Это вызвало недоброе предчувствие. Случилось что-то непредвиденное, но об этом никто не спрашивает: майор Василяка зря не задержит вылет. Стараясь отгадать причину задержки, молча обшариваем глазами землю и небо. На аэродроме все замерло. Люди, укрывшись в роще, наблюдали за горизонтом. Ах, вон оно что… В глубине бесконечной синевы показалась длинная полоска, похожая на большую белую указку. Тонкий конец ее был темный, хвостовая часть заметно блекла и совсем растворялась в небе. На большой высоте шел немецкий разведчик, оставляя позади белый след. Значит, аэродром теперь известен противнику, разведчик наверняка обнаружил его. Василяка, чтобы окончательно не раскрыть наше базирование, решил задержать вылет.
Все внимание приковано к разведчику: ведь он может сбросить несколько бомб. Знаю, что теперь все равно их отнесет в сторону от аэродрома, и все же (чем черт не шутит!) смотрю с опасением на противную букашку, чертящую по небу белоснежную полосу.
Но вот разведчик скрылся, и мы в воздухе.
Впереди показалась Томаровка. Здесь вчера врагу был нанесен главный удар смежными крыльями Воронежского и Степного фронтов с целью рассечения основной фашистской группировки и последующего разгрома ее по частям. Теперь в образовавшийся прорыв хлынули две танковые армии на Богодухов — Валки. Наша задача — прикрыть танки от немецкой авиации.
Успех истребителей прикрытия сейчас только в нападении. Для этого нужна высота, дающая при хорошей осмотрительности и скорость, и свободу маневра, и выбор момента для атаки. Иначе говоря, кто на высоте, тот хозяин положения.
Высота у нас есть. На этот раз забрались значительно выше, чем обычно летают гитлеровцы. Войска наступают, и мы полны решимости отразить любой налет вражеской авиации. Все учтено при организации боя. Только бы вовремя обнаружить неприятеля!
Под нами проплыла Томаровка. Село на картах обведено синим карандашом. Там еще фашисты. Но наши танки, устремившиеся на юг и юго-запад, уже обошли Томаровку. Они сейчас громят вражеские тылы. Из этого района 5 июля противник прорывался на Обоянь. Здесь немцы бросали в бой до ста танков и до трех — пяти тысяч пехоты на каждый километр фронта. Одиннадцать суток танки безуспешно долбили наши позиции и, потеряв немало машин, отступили. Теперь же советские войска за один день прорвали немецкую оборону на всю ее глубину.
Ниже нас — десяток «яков». Мы и прибыли им на смену. Связываюсь с наземным командным пунктом управления авиацией, который далеко отстал от наступающих войск. С КП сообщают: «В воздухе спокойно, десятке идти домой, а вам зорче следить за небом».
Видимость отличная. Вчерашний вал дыма и огня рассеялся, оголив поле боя. Сверху оно теперь кажется сплошь усыпанным темными букашками, которые ползут по земле, оставляя за собой серые пушистые хвосты, изредка выбрасывая вперед языки пламени. Это наступают наши танки, поднимая гусеницами пыль и стрелян на ходу. Колоннами и россыпью продвигается пехота. В движении много разных машин. Глядя на массу войск, вышедших из своих укрытий, грозную и могучую на земле, невольно думаешь, как она беспомощна и уязвима с воздуха. От нас сейчас во многом зависит успех наступления. Ведь несколько прорвавшихся немецких бомбардировщиков могут вызвать тысячи человеческих жертв и уничтожить немало боевой техники.
Глаза цепляются за какие-то плывущие в лучах солнца точки. Издали они плохо различимы. А солнце так ярко и беспощадно ослепляет! Раскаленный диск загораживаю рукой, он велик, и брызги лучей срываются с краев ладони. Точки приближаются, явственно вырисовываются силуэты самолетов.
Летим навстречу. Строй неизвестных машин не похож на наш: летят не парами, а в одиночку, беспорядочно, широко расплывшись в пространстве. Должно быть, «мессеры». Да, так и есть. Сообщаю на землю.
— Вас поняли, — получаю ответ с земли.
Фашистские самолеты ниже. Нужно немедленно атаковать. А зачем? Ведь это истребители. Они, видимо, прокладывают путь своим бомбардировщикам. Избежать с ними боя, обязательно избежать!
Стараясь не выдать себя, держу немцев на пределе видимости. А солнце? Оно сзади гитлеровцев, прячет их в своих лучах, а от нас, словно нарочно, отошло, чтобы мы выделялись на фоне чистой синевы.
Истребители противника круто полезли кверху: значит, обнаружили нас. Не теряя их из виду, мы тоже набираем высоту. Но что это такое? Находясь ниже нас, вражеские летчики все же идут на сближение, подставляя под удар свои машины. Может, ничего не видят? При таком удобном моменте трудно сдержать себя, чтобы не вступить в бой. Противник метрах в 500 проходит под нами.
— Чего не атакуем? — спрашивает кто-то.
— Молчи! — резко говорю ему, замечая, как с той стороны, откуда пришли «мессершмитты», плывут у самой земли стайки самолетов. «Может, это наши штурмовики возвращаются с задания?» — думаю я, но тут же отбрасываю эту мысль. Это «юнкерсы». Теперь ясно, почему немецкие истребители, не имея тактического преимущества, хотят схватки: пытаются отвлечь от своих бомбардировщиков и дать им возможность обрушить смертоносный груз на наши войска. Не выйдет!
Созревает план боя. По замыслу он почти ничем не отличается от того, который был определен еще перед вылетом. Моря с Чернышевым, находясь выше, нападают на истребителей, связывают их боем, а мы четверкой громим «юнкерсов».
Два наших истребителя против восьми. Успех при этом зависит только от согласованности и стремительности действий каждого летчика. Однако сил маловато. Сомнение вкрадывается в душу. Смогут ли Моря и Чернышев приковать к себе всех «мессеров»? Не нападет ли четверка на нас, а другая останется с Моря? Не лучше ли атаковать сначала истребителей противника, а потом бомбардировщиков? А если потом от «мессеров» нельзя будет оторваться? «Юнкерсы» сбросят бомбы на танки. Нет, этого допустить нельзя.
Решение принято.
— Моря, захлестни всех «мессов», а мы расправимся с «юнкерсами», — передаю по радио и со звеном ныряю к земле. Проскочив через заслоны немецких истребителей, мы оказались под ними. Теперь, потеряв высоту, сами оказались в невыгодном положении. Противник может воспользоваться моментом и с высоты перейдет в атаку. Но «мессеры», то ли не поняли нашей ошибки, то ли растерялись от дерзости Моря и Чернышева — остались наверху.
Бомбардировщики летят небольшими группами, надвигаясь широкой волной, как бы собираясь сеять бомбы по всей полосе движения наших танков. Такого боевого порядка еще не приходилось встречать. Идем с Анниным в атаку на правый фланг грозной волны, Карнаухов с Лазаревым — на левый. Вглядываюсь, не летят ли с «юнкерсами» истребители. Как будто не видно.
Выбираю для нападения самую большую группу, идущую плотным клином десятки. Мой «як» на пикировании набрал очень большую скорость. Зачем она сейчас? Только усложнит атаку по тихоходным «юнкерсам». Теперь отчетливо видно: бомбардировщиков очень много, трудно сосчитать. А нас — четверка Это не пугает: Ю-87 против «яков» все равно что кролик перед удавом, только нужно уметь точно бить. Но какая досада: два «мессершмитта» показались сзади и ниже. Еще пару замечаю на фланге, куда полетел Карнаухов.
План боя рушится. Атаковать Ю-87, не прогнав истребителей, невозможно. Заставить наших ведомых Аннина и Лазарева связать их боем тоже опасно: уж очень мы все близко подошли к врагу. А зачем высота и скорость? Они дают возможность мгновенно произвести любой маневр.
Атаковать сначала немецких истребителей непосредственного сопровождения? Потеряешь время, а восьмерка «мессов» опомнится и может накрыть нас. Тогда не выполним задачу. Однако и другого выхода
