И вот первый его боевой полет. Погода хорошая. Мы летим сопровождать бомбардировщиков, наносящих удар по танкам противника вблизи Киева. Прежде чем подняться в воздух, подробно разобрали возможные варианты боя. Сулам жадно впитывал каждое мое слово. Его доверчивость тронула меня. Я был таким же и так же самозабвенно слушал Григория Кравченко, Сергея Грицевца, Николая Герасимова и других товарищей, сумевших заботливо передать нам, молодым летчикам, боевой опыт Испании и Китая.
Теперь я в ответе за жизнь Сулама. Правда, если с ним что-нибудь случится в бою, меня за это никто не упрекнет: война без жертв не бывает. Что верно, то верно. Но и на войне нужно бороться за жизнь каждого человека. Нельзя посылать воевать по принципу: брось в воду — научится плавать.
Кажется, я все сделал и рассказал, чтобы Сулам мог успешно выполнить свое первое боевое задание. Все же напоследок говорю:
— Для тебя сейчас главное — не отрываться от меня и все, что я скажу, выполнять мгновенно.
Никаких вопросов Сулам не задал. Он только четко ответил: «Есть!» В его голосе звучат хрипловатые, дребезжащие нотки, лицо побледнело. В глазах чуть заметна тревога. Нормально. Перед первым боевым вылетом все волнуются. И каждый по-своему. Некоторые даже улыбаются. Это признак беспечности. С улыбкой не ходят тушить пожар. Бывают люди, кокетничающие с опасностью, но это неразумно и противоестественно. Страх, как и радость, — нормальное чувство. Сильный перед опасностью не фальшивит. Ничего страшного, если перед вылетом слегка дрожат поджилки. Это признак напряжения. Хуже, когда человек опускает руки и раскисает.
У Априданидзе плотно сжаты губы, и внешне он почти спокоен: он подавил, спрятал в себе чувство страха. Что, если страх в трудную минуту вырвется наружу?! Возможно. В этом ничего пока опасного нет. Я буду с ним рядом. А самообладанию, как и мужеству, люди учатся друг у друга.
После теплых дождей земля дышала испарениями, под нами висела сизая дымка. На небе — кучевые облака. Ниже их летели «Петляковы», которых мы прикрывали, и четверка «яков». Сулам и я забрались выше всех и шли на отшибе. Отсюда нам хорошо видны все наши самолеты. Правда, временами их загораживали облака, но это неопасно. Истребители противника наверняка будут нападать на бомбардировщиков сверху. Мы на фоне облаков не можем проглядеть врага. У нас с Суламом свобода маневра. Только вот высота — семь тысяч метров — очень большая, и я чувствую, как от кислородного голодания стучит в висках. Беспокоюсь за напарника:
— Как, не задыхаешься?
— Нет. Можно еще выше.
Ох какой храбрый! На большой высоте обморок может наступить незаметно. Перед этим приходит блаженно-сонное состояние. Летчик не испытывает болезненных ощущений. Горе ему, если он поддастся этому самообману. Потому и спрашиваю:
— Спать не хочется?
И только в наушниках прозвучал бодрый ответ ведомого, как я увидел пару «Фокке-Вульф-190», пробирающихся в облаках к бомбардировщикам.
Истребители противника хотели подкрасться незамеченными, но частые просветы в тучах выдали их. Враг нам сверху хорошо виден. А мы ему? Едва ли. Солнце надежно ослепляет врага. Обоих «фоккеров» сбить можно разом. Сделать это с Тимохой было бы просто. Нужно попробовать и с Суламом. Обстановка на редкость благоприятная.
Напарник тоже заметил врага и сообщил мне. Глаз острый. Пускай тренирует его и при атаке. Правда, я не надеюсь, что Суламу удастся уничтожить вражеский самолет. Зато лучшего случая поучить молодого летчика стрельбе не придумаешь.
Выбираю момент, когда удобнее всего обрушиться на вражеских истребителей. Будем атаковать их при выходе из облаков. Выскочив из густой пелены, они на несколько секунд ослепнут от солнца. Нужно суметь этим воспользоваться.
И как только оба вражеских самолета исчезли в длинной гряде облаков, мы круто спикировали, притормозив свои машины там, где должны снова появиться «фоккеры».
Они выскочили из гряды одновременно и оказались перед нами, чуть пониже. Прекрасные мишени! Секунда-две на маневр — и самолет противника вписался в блестящие нити прицела. Снаряды и крупнокалиберные пули, ударившись о твердый металл, словно высекли из «фоккера» искры. Он вспыхнул и упал, оставляя за собой клубы дыма.
Но куда делся Сулам? Выше меня самолетов нет. Может быть, где-нибудь в тучах или окнах? Не вижу. Сбить его не могли. Значит, внизу. Скорее всего, под облаками. Ныряю в просвет.
Так и есть. Сулам гонится за «фоккером», торопливо стреляя ему вслед. Красные, зеленые и оранжевые нити тают, не достигнув врага. Далеко. Сколько у Априданидзе задора, напористости! Сказывается-таки горячий темперамент. Видно, Сулам по характеру боец, и боец с крепкой волей. Это главное. В первом бою не так важно сбить самолет, как суметь почувствовать свои слабости. Это убедительнее любых рассказов и инструкций.
Гитлеровец удирал на полных парах, даже с копотью. Очевидно, с форсажем. Сулам мог его догнать. Я тоже, но время не подходящее. «Петляковы» подходят к лесу Дачи Пуща Водица. Здесь где-то скопление фашистских танков. Их должны накрыть бомбардировщики. Сейчас самый ответственный участок полета. И если появятся другие вражеские истребители, они могут помешать «Петляковым» выполнить задачу. Нам гнаться за «фоккером» нельзя. Априданидзе, приняв мою команду, немедленно оставил преследование и пристроился ко мне.
Мы снова над облаками. Бомбардировщики без всяких помех нанесли удар и пошли домой. Правее нас, окутанный темной пеленой, в безмолвии лежал Киев. Над ним облаков нет. Командир полка перед вылетом приказал мне: «Будет погода и спокойно в воздухе, загляни на аэродром Жуляны и узнай, стоят ли там самолеты».
Аэродром Жуляны находился на западной окраине города. Все благоприятствовало разведке. Я спросил Сулама:
— Ну как, сходим на Киев?
— С удовольствием! — В знак согласия он даже помахал крыльями.
Проводив бомбардировщиков за Днепр, мы развернулись на Киев.
Василяка предупредил нас, что город прикрыт сильным огнем зенитной артиллерии. Это осложняет полет. Правильнее было бы выйти на аэродром со стороны противника, с тыла, откуда зенитчики менее всего ожидают наши самолеты. Для такого маневра у нас оставалось мало горючего. К тому же летели мы на большой высоте, и я надеялся, что неприятель примет нас за своих «охотников», возвращающихся с задания. Но когда знаешь, что на тебя смотрят жерла пушек, готовых изрыгнуть сотни снарядов, самочувствие не из приятных. Лечу наэлектризованный ожиданием разрывов. Известно, что если первые снаряды не заденут, то дальнейший обстрел уже не так страшен. Мы, маневрируя, не дадим по себе прицелиться. Чем больше и дружнее будут стрелять фашисты, тем безопаснее будет наш полет. Поэтому надо обязательно увидеть первый залп. Он пристрелочный. Второй, если не сманеврируешь, может уже поразить тебя.
Под нами северо-восточная окраина Киева. На улицах пустынно. Никакого движения. Где же девятисоттысячное население, которое было до войны? Город будто вымер.
Пока тихо. «Наверно, зенитчики принимают нас за своих», — подумал я. И тут подо мной торопливо замелькали всполохи огня. Машина судорожно задрожала. Мы мгновенно оказались окружены чернотой рваных хлопьев. Они грудились вокруг нас, стараясь захлестнуть и раздавить самолет.
Огонь зенитных батарей был до того густ, что за какие-то секунды от повисших в воздухе черных бутонов гари стало темно. Очевидно, вражеские посты воздушного наблюдения уже давно следили за нами. Нас пропустили в зону огня и только тогда ударили изо всей силы. И мимо. Я сразу почувствовал облегчение. Теперь-то уж мы сумеем миновать этот ад.
Не теряя ни одной секунды, ныряем под ближнюю гряду рваных бутонов. Черные облака пороховой гари остались выше. Зенитчики вводят в приборы поправки на наше снижение. Секунда-две — и мы кидаем свои самолеты вправо. Левее, где зенитчики думали нас накрыть, выросли новые разрывы, но мы оттуда своевременно ушли. Враг снова хотел поймать нас, но, ускользая от залпов, идем уже кверху. Попробуй догони! Ориентирами нам служат сами разрывы, отталкиваемся от них, как от стенок. Теперь мы не
