вождю? Почему он хромал, он ведь умер от раны в живот, а после смерти разве мог кто-то нанести ему новую рану? Нелегко, заживо горя, интересоваться чужими проблемами. Но я должен был спросить его. Если бы я задал этот вопрос, может быть, уже этим я смог бы помочь ему. И внезапно я осознал, прочувствовал, словно пророчество, а может быть, разглядел в белом пламени, что этот незаданный мною вопрос породит долгую цепь несчастий, цепь, выкованную из ошибок и людского равнодушия, сковавшую меня и Бренна на долгие года, бесконечные столетия. Незаданный вопрос – результат человеческого эгоизма или просто равнодушия к страданиям других. Что я наделал?
Глава 9
Выбор Бледной Госпожи
Остатки Звероловов, сбежавших из горящей крепости, обосновались где-то на севере. Лишенные своего предводителя, они потеряли не только направляющую силу и руководство, но и часть знаний, позволяющих им вершить свою злую магию. Мы не пытались их выследить и даже об их местонахождении узнали от птиц и зверей, которые всегда были расположены к оборотням лучше, чем к людям, видя в нас более близких к себе созданий.
Наступила оттепель, запахло весной, яркое солнце слепило. В приближении весны я все чаще задумывался о возвращении на Медовый Остров. Я переждал зиму на своем пути, но теперь у меня больше не было причин откладывать возвращение. Я говорил себе, что надо уж дождаться тепла. Холод и снег не были для волка, препятствием, но на охоту приходилось бы тратить значительно больше времени, чем летом, а потому такое путешествие могло затянуться. Летом, когда пища валяется прямо под ногами и сама просится в рот, можно будет быстро преодолеть европейские леса, и к осени я бы наверняка добрался до западного побережья Кельтики. А там останется только попасть на какой-нибудь корабль, отправляющийся на Медовый Остров. Если я не буду мешкать, то успею до того, как судоходство прекратится, впрочем, я не сомневался, что и зимой, не смотря на опасность' всегда находятся смельчаки, готовые к плаванию, правда, себя я к их числу не относил. Мне оставалось только ждать тепла, наслаждаясь тихой жизнью в волчьем племени и готовиться к походу. И именно эта тихая жизнь наводила меня порой на размышления о том, не остаться ли мне здесь в Волчьем Доле навсегда.
Волки – оседлые существа, а не бродяги, как это принято считать. Они скорее походят на владельцев охотничьих угодий, чутко охраняющих свои наделы, чем на странствующих витязей. И хотя судьба, мотавшая меня по свету, не учитывала этот факт, моя пещера в Эринире всегда была для меня маяком надежды.
Конечно, жить в стае я не собирался, моя жизнь уже была помечена роковым знаком одиночества. Но я мог бы занять соседние земли, пометить их границы и жить там, служа символом бога для даков. Глупые мечты, но какие приятные.
Я свыкся со своей обреченностью на одиночество, со своим «осознанным одиночеством», как его называл Гресс, я проникся своим отличием от людей и волков, и уже не мог смириться с мыслью, что кто-то желает его нарушить, даже если этот кто-то – красивая и желанная женщина. Глядя на Вендис, на ее спокойную уверенность в себе, на ее семью, полную любви и согласия, я почти ненавидел ее, осознавая, что путь в их мир мне заказан. И путь этот мне преграждали не крепости и стены, не вооруженные витязи, а хрупкая женщина с рассыпавшимися по плечам рыжими волосами. Морана! Суждено ли мне когда-нибудь забыть ее, или всю свою жизнь я буду сравнивать с ней всех, кто встретится мне на пути? Призраки, опять призраки, одни лишь призраки окружают меня. И эти призраки кажутся мне реальнее живых людей, по этим призракам я тоскую, когда долго не вижу их. Они зовут меня за собой, их общество я предпочитаю любому другому.
В последнюю зимнюю ночь Келл и его товарищи вернулись из Большого Стана, ведя с собой закутанную в овечий плащ девушку – дочку кузнеца. Когда ее привели в Волчий Дол перепуганную, заплаканную, женщины племени, в основном те, что и сами были так же похищены когда-то, собрались в пещере Келла утешать невесту. Она то плакала, то вопила, проклиная волков. Келл пришел к ней днем. Свадеб волки не справляли, первое соитие заменяло супругам брачный обряд. Вечером Келл отпустил свою жену погулять, чтобы она могла познакомиться с племенем. Девушка спустилась к реке, по льду добралась до полыньи и бросилась в ледяную черную воду.
Когда Келлу сообщили об этом, он взял свой старый костяной нож и накинулся на меня.
– Проклятый убийца! – кричал он, задыхаясь от гнева. – Ты сам убийца и превратил в убийц моих сородичей!
Я с трудом отбивался от обезумевшего дака, стараясь только не поранить его, чтобы не была пролита волчья кровь. Опомнившиеся волки бросились нас разнимать. Воющего Келла оттащили и понесли в его пещеру. Он брыкался, пытаясь вырваться, сыпал проклятиями, выл и стенал.
Креок отпустил мою руку, когда понял, что я успокоился. Я пошел прочь, мне хотелось побыть одному. Я выбрался на берег реки и смотрел, как стыдливо прикрывается обрывком тучи тонкий серп луны. «Поделом тебе, – подумал я, – это благодарность за то, что ты откликнулся на зов о помощи и решил вмешаться в ход вещей». «Ты сам убийца и превратил в убийц моих сородичей!» – это лучшая оценка моим деяниям.
Когда я опустил глаза, то увидел, что по тонкому льду кто-то идет. Я успел подумать о безрассудном смельчаке, решившемся испытывать подтаявший лед, и бросился к обрыву. Но на крутом спуске я поскользнулся, ухватился за хрупкие ветки замерзшего кустарника, они обломились, и я съехал по заснеженному склону прямо к реке. Я так и остался лежать там, в сугробе, сжимая в руках обломанные ветки, наблюдая, как приближается ко мне женский силуэт. Мне подумалось, что это призрак утопившейся девушки пришел требовать расплаты. Но когда она подошла ближе, я понял, что по тонкому льду, босиком, шла ко мне Эринирская принцесса, закутанная в белый, словно из снега, плащ. Морана, бледная, почти прозрачная, светящаяся изнутри, была такой, как виделось мне в моих снах. Выйдя на берег, она остановилась, слегка склонив голову. Ее прекрасное лицо было печально, по щекам катились слезы. Волосы и ресницы ее, покрытые инеем, тускло мерцали. Я замер в сугробе, скованный холодом ее взгляда.
– За мной ли ты пришла, Эринирская принцесса? – тихо спросил я.
В этот момент выглянул из-за туч месяц. Морана перестала казаться прозрачной. Я не мог оторвать глаз от ее призрачной красоты.
Морана издала протяжный стон, или, может быть, это закричала ночная птица где-то за рекой. Видение исчезло, а ее голос все плакал, эхом разносясь по округе, все причитал и всхлипывал, да так жалобно, что у меня заныло под ложечкой.
«Туата де Дананн! – Вода!» – прозвучало во мне еле слышное эхо – отголосок далеких событий. Мне привиделось: потрескавшаяся чаша с обжигающим напитком идет по кругу в Древнем Святилище, голос- колокол читает заклятье, тихо шуршат сухие листья под ногами. Что произошло в тот день? Что я забыл?
Я остался в мокром снегу один, лежал и смотрел, как бледнеет на сером утреннем небе серп луны.
