— Я готова, — тихо сказала она, и Джеймс наклонился к ней.
Даже в полутьме она чувствовала гипнотизирующее воздействие его глаз. Они казались окнами в другой мир, далекий и волшебный. «Мир ночных людей», — подумала она, и подняла подбородок, когда Джеймс заключил ее в свои объятия. В этот раз она ждала прикосновения его клыков, и оно показалось даже приятным. Но лучше всего было то, что их мысли снова слились в немой беседе. Чувство единения, целостности пронизывало ее подобно звездному свету. Она снова чувствовала, как они проникают друг в друга, сливаются воедино, растворяются… Она чувствовала, как ее пульс бьется в нем.
Ближе, ближе… И тут она почувствовала, что ее отталкивают.
Искусственно? Это самое подлинное чувство, которое она когда-либо испытывала. Оно более настоящее, чем сама реальность. Она почувствовала ярость на Джеймса и обиду за то, что он лишил ее радости.
Поппи нисколько не волновало, честно это или нет.
Они теснее прильнули друг к другу, и их захватила волна чистой звенящей радости.
«Кровные узы, — думала Поппи, когда Джеймс наконец поднял голову. — Теперь не имеет значения, если он так и не скажет, что любит меня, теперь мы связаны узами, крепче которых нет». И сейчас она укрепит эту связь, принимая его кровь. «Попробуй, воспротивься этому», — подумала она… и смех Джеймса застал ее врасплох.
— Снова читаешь мои мысли?
— И не только. Ты строишь планы, и у тебя это хорошо получается. Ты будешь сильным телепатом.
Любопытно… Но сейчас Поппи отнюдь не чувствовала себя сильной. Она была слабой, как котенок. Как увядающий цветок. Сейчас ей нужно было…
— Я знаю, — прошептал Джеймс.
Поддерживая ее, он уже подносил руку к губам.
Поппи жестом остановила его.
— Джеймс, сколько раз нам нужно сделать это до того, как я изменюсь?
— Я думаю, еще раз, — тихо ответил Джеймс. — В этот раз я получил много крови и хочу, чтобы ты сделала то же самое. В следующий раз…
«Я умру, — подумала Поппи. — Что ж, по крайней мере, я знаю, сколько мне, смертной, отпущено».
Губы Джеймса раздвинулись и обнажили длинные тонкие клыки, которыми он пронзил свое запястье. В этом его движении было что-то змеиное. По руке потекла кровь, она была цвета сиропа в банке с консервированными вишнями.
Едва Поппи склонилась к запястью Джеймса, как в дверь постучали.
Поппи и Джеймс застыли, охваченные чувством вины. Застигнутая врасплох, Поппи, казалось, не способна была пальцем пошевелить. В ее мозгу билась только одна мысль: Господи, сделай так, чтобы это был не Фил…
…Фил.
Просовывая голову в открытую дверь, Фил начал было:
— Поппи, ты проснулась? Мама сказала…
Вдруг он замолчал и бросился к выключателю. Свет обнажил всю комнату, не оставив ни одного укромного уголка.
Поппи была в ужасе. Фил смотрел на нее сквозь воздушную ткань полога. Поппи глядела на него.
— Что здесь происходит? — раздельно произнес он, и его голос мог бы обеспечить ему главную роль в фильме «Десять заповедей».[4]
Поппи не успела слова сказать, как он наклонился и схватил Джеймса за руку.
— Не надо, Фил, — сказала Поппи, — не будь идиотом.
— У нас был уговор, — прошипел Фил, — и ты его нарушил.
Теперь Джеймс так же яростно схватил Фила за руку. Казалось, они вот-вот подерутся.
О Господи, если бы она сейчас была способна нормально соображать! Поппи чувствовала себя такой беспомощной.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал Джеймс, стиснув зубы.
— Ничего не понимаю? Я захожу и застаю вас в кровати с задернутым пологом, и ты мне заявляешь, что я чего-то не понимаю?
Джеймс слегка встряхнул Фила за плечи, затратив минимум усилий, но голова Фила качнулась из стороны в сторону, а шея хрустнула. Поппи поняла, что сейчас Джеймс вряд ли способен рассуждать здраво. Перед глазами всплыл образ завязанной в узел металлической ножки стула, и она решила, что настало время вмешаться.
— Отпусти его, — сказала она, вставая с кровати, и бросилась к ним, чтобы успеть схватить за руку любого из них. — Хватит, мальчики! — в отчаянии прошептала она. — Фил, я знаю, ты этому не поверишь, но он пытается мне помочь.
— Помочь тебе? Я так не думаю.
Он накинулся на Джеймса:
— Посмотри на нее! Ты что, не видишь, что твое глупое притворство вредит ей? Каждый раз, когда я застаю вас вместе, она белая как полотно.
— Ты в этом ничего не понимаешь, — бросил Джеймс в лицо Филу.
У Поппи в уме занозой застряла странная фраза, которую только что произнес Фил.
— Притворство? Какое притворство? — спросила она.
Поппи произнесла это тихо, но юноши перестали ссориться и смотрели на нее.
А потом все они наделали ошибок. Позже Поппи поймет, что, если бы они тогда держали себя в руках, многое из того, что потом произошло, могло и не случиться. Но они дали волю чувствам.
— Мне очень жаль, Поппи, — сказал Фил, — я не хотел тебе говорить…
— Заткнись! — в ярости закричал Джеймс.
— Но я должен. Этот мерзавец, он просто разыгрывает тебя. Он мне признался, что просто жалеет тебя. Он думает, что, если притворится, будто любит тебя, ты будешь чувствовать себя лучше. Он — самовлюбленная скотина.
— Притворится? — переспросила Поппи, опускаясь на кровать.
У нее шумело в голове, и в груди накипала невиданная вспышка гнева.
— Поппи, он сошел с ума! — закричал Джеймс. — Послушай!
Но Поппи не слушала его. Зато она чувствовала, как расстроен Фил, и это было гораздо убедительнее, чем ярость Джеймса. А Филипп, честный, прямодушный, надежный Филипп, почти никогда не лгал.
Он и теперь не лгал. Значит, лгал Джеймс.
У нее в груди словно что-то взорвалось.
— Ты… — прошептала она, с ненавистью глядя на Джеймса, — ты…
Поппи не могла придумать для него самого страшного оскорбления, которого он был достоин. Ее никогда не унижали и не предавали так, как сегодня. Она думала, что знала Джеймса. Она ему верила, как себе. Тем страшнее было его предательство.
— Так что же, все было притворством? Да?
Внутренний голос останавливал ее, призывал успокоиться и подумать. Он говорил ей, что она сейчас неспособна принимать решения, а ошибка может стоить ей жизни. Но она была не в состоянии
