Вечер следующего дня нельзя было назвать мирным. Раньше Эбби очень любила семейные ужины. Они могли спокойно поговорить, обсуждали события дня. Шутили, смеялись.
Теперь, однако, слишком много недосказанного было между ними, чтобы изображать непринужденную беседу.
Их столовая была оформлена в деревенском стиле. Круглый стол перед окном. На полках — банки со специями. Солнечно-желтые стены были сейчас уютно освещены, но за окнами уже сгустилась темнота.
— Вкусно, — сказал Люк, когда молчание стало совсем тягостным. — Всегда любил твою лазанью.
Эбби выдавила улыбку.
— Спасибо. Хотелось приготовить сегодня что-то особенное. В смысле — трудоемкое. Чтобы не думать о... — «тебе», — закончила она про себя.
— Ты не ходила на работу?
— Нет.
Она позвонила и сказалась больной. Кажется, впервые. Но все эти дни она никак не могла сосредоточиться на работе. Стрессов ей сейчас хватало.
А еще недавно ей так нравилась ее работа в парфюмерной компании. Она любила свой стол, легко находила общий язык с клиентами, ей нравились завтраки с президентом компании, за которыми они обсуждали стратегические планы.
Но в последнее время ее работа, как и ее брак, уже не казалась ей такой прекрасной. Эбби все чаще задумывалась, что могла бы заниматься чем-то другим, более интересным. Может, могла бы заняться живописью. Или стать писательницей. Или стать матерью.
В глубине души она понимала, что больше всего ей хотелось детей. Они с Люком много говорили о будущих детях. Но теперь про это можно забыть.
Боль, ставшая уже привычной, зашевелилась внутри нее, и она запретила себе дальше об этом думать.
— Выяснилось что-нибудь новое про шампанское? — спросила Эбби. Тишина в комнате была такой гнетущей, что она решила заговорить о чем угодно, только бы совладать со своими эмоциями.
— Ничего.
— Звучит неутешительно. Ты думаешь, это имеет отношение к убийству моей матери?
— Возможно.
Он посмотрел на нее, и она почувствовала, что ее напряженность тает в его взгляде. Даже смешно, насколько ее успокаивало его присутствие. А ведь она все время твердила, что не хочет, чтобы он был рядом.
— Ты рассказала мне все, что знаешь о смерти Банни?
— Да, — она уставилась в бокал с вином, будто на его дне лежали ответы на все ее вопросы. — Ей подменили таблетки. Новое лекарство было абсолютно безвредным, но ей было необходимо регулярно принимать именно ее препарат. У полиции нет ни идей, ни подозреваемых.
— Ни одного? — его губы изогнулись в недоверчивой улыбке.
Она невольно тоже улыбнулась.
— Ну да, ты прав. Проблема не в том, что нет ни одного подозреваемого в маминой смерти. Проблема в том, что их слишком много. Убийцей мог быть любой из тех людей, о которых она писала в своей колонке. Но есть еще кое-что.
— Что?
— Ничего особенного. Но через некоторое время после ее смерти Фрэнк Форрестер сказал одну вещь, о которой я как-то раньше не задумывалась.
— В чем дело?
— Я не помню, где это было, — старалась она восстановить все в деталях. — Наверное, в клубе. Да, Дебютантки завтракали в клубе. И там был Фрэнк. Он сказал мне, как ему жаль Банни, а потом он сказал, что недавно у него тоже были проблемы с таким же лекарством — с дигиталисом. Что-то с дозировкой или чем-то подобным. Он еще сказал, что просил Делию проследить за его лечением.
— Нашел кого попросить! — фыркнул Люк.
— Точно, — хихикнула Эбби, вспомнив, сколько раз они с Люком потешались над тем, как упорно Делия строила из себя роковую женщину. И вдруг на секунду им снова стало так легко вместе — они снова думали одинаково и смеялись над одними и теми же вещами. Но эта общность быстро растаяла.
— Надо выяснить про Фрэнка и его проблемы с дигиталисом.
— Каким образом? — спросила Эбби. — Ты же не полицейский. Никто не будет отвечать на твои вопросы.
Он забормотал что-то про друга, к которому мог бы обратиться за помощью.
— Кто этот друг?
— Ты его не знаешь.
— Прекрасно! — сказала Эбби обреченно и отпила вина. — Еще одна тайна.
— Эбби...
— Не обращай внимания.
Господи, почему она не сдержалась, она же клялась себе! Какой смысл начинать все сначала и провоцировать Люка на новую ложь! Над столом опять нависла напряженная тишина.
— Что нового в парфюмерной промышленности? — Люк решил нарушить молчание.
Эбби в упор посмотрела на него.
— На самом деле тебя это не интересует, не так ли?
— Конечно, интересует! Для меня важно все, что касается тебя.
— Как жаль, что я не могу в это поверить!
Она и правда не могла. Не могла больше поверить вообще чему-нибудь из того, что он говорил. Он лгал ей с такой легкостью и изобретательностью, так как же ей отличить правду от лжи?
Люк перевел дух и взял свой бокал. Отпив глоток темного, густого бургундского, он сказал преувеличенно спокойно:
— Хорошо. Мы не будем говорить о работе.
— Отчего же? Мы можем поговорить о твоей работе, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Например, когда ты снова уезжаешь? По делам?
Он твердо выдержал ее взгляд.
— Предполагалось, что завтра.
— Предполагалось?
— Я не поеду. Сказал боссу, пусть посылают кого-нибудь другого.
— Ты не должен был отказываться.
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы ты был здесь, — сказала Эбби резко. Интересно, понял ли он, что теперь она говорит ему неправду? Если ты все время лжешь, учит ли это тебя распознавать чужую ложь? Еще один вопрос, на который она вряд ли получит ответ. — Думаю, тебе стоит поехать. Я развожусь с тобой, надеюсь, ты не забыл?
Он бросил вилку на тарелку, Эбби вздрогнула от неожиданности.
— Такое не забудешь, — уверил он ее. — Не каждый день тебе в офис приносят бумаги на развод.
— Я просто хочу поскорее все это закончить.
— То, что есть между нами, никогда не закончится, Эбби.
— Не надо, Люк. Зачем делать это еще тяжелее? — Эбби поднялась и начала убирать со стола.
Люк оказался позади нее так быстро, что она не заметила. Он схватил ее в охапку, но она извернулась в его руках и теперь смотрела ему в глаза, полные ярости.
— Это и должно быть тяжело, Эб. То, что наш брак распадается, просто невероятно, непостижимо. Почему нам должно быть легко?
