Британской империи.
– Египетская армия всегда являлась чем-то вроде мюзик-холла в духе нильской оперы Гилберта и Салливена, – горячо убеждал своих спутников Пенрод. – Наши офицеры не только в Англии, но даже в Индии насмехаются над нами. – Они с Райдером стояли у борта парусного судна, а Джейн Баллантайн, Саффрон и Эмбер сидели на палубе, прислушиваясь к их разговору. Пенрод арендовал это судно, чтобы подняться вверх по реке, осмотреть пирамиду Хеопса в Гизе и устроить небольшой пикник в тени сфинкса.
– Как это вульгарно и глупо с их стороны, – тут же встав, поддержала его Эмбер.
– По правде говоря, у них имелись для этого определенные основания, – признал Пенрод. – Но речь шла о старой армии в те времена, когда все было плохо. Сейчас же военным хорошо платят, и офицерам не приходится воровать у солдат продукты и бежать сломя голову при первом же выстреле. Солдат не бьют, когда они болеют, а отправляют в госпиталь. В понедельник вы сами убедитесь, что это совсем другая армия. Вы увидите не только военный парад, но и ежедневные тренировки, которые заставят вас изменить свое мнение о ней.
– Как ты, наверное, знаешь, Пенрод, – сказала Джейн, – мой отец служил полковником в караульном полку. Я не претендую на глубокое знание военного дела, но прочитала немало книг на эту тему. А перед поездкой в Каир мы с Эмбер проштудировали все книги по Египту, какие только нашли в библиотеке Клеркасла, включая прекрасное издание Алфреда Милнера «Англия в Египте». И нигде не встретили предположения, что египетские феллахи могут быть хорошими солдатами.
– Истинная правда, – согласился Пенрод. – На богатой и плодородной земле, которой, несомненно, является дельта Нила, не могут жить хорошие солдаты. В этом климате рождаются прекрасные земледельцы и торговцы, а не храбрые и кровожадные воины. С другой стороны, эти люди всегда отличались стойкостью духа и физической силой. Они с невероятным равнодушием переносят боль и прочие трудности. В их поведении есть какая-то особая храбрость, которой мы, представители воинственных народов, просто не можем не восхищаться. Они послушные и честные, быстро учатся, а самое главное – физически крепкие. И если им недостает хладнокровия, то они вполне компенсируют его мышечной силой.
– Пен, дорогой, ты очень хорошо отзываешься о египтянах, но лучше расскажи нам про арабов, – вмешалась в разговор Эмбер.
– Ну, моя дорогая, ты и сама прекрасно знаешь этих людей, – улыбнулся Пенрод. – Если сравнить египетских феллахов с мастифами, то арабов можно назвать терьерами Джека Рассела. Они отличаются умом и невероятной ловкостью, но при этом продажны, коварны и легковозбудимы. Кроме того, они весьма неохотно подчиняются дисциплине. В битве под Абу-Клеа они отчаянно рвались на каре, словно желая погибнуть в славном бою. Если они вам послушны, что случается довольно часто, то это скреплено силой стали. Война является их естественным образом жизни. Они воины по рождению, и я уважаю их за это, а некоторых даже люблю – как, например, Якуба.
– И Назира относится к их числу, – добавила Эмбер.
– Интересно, как она поживает? – сокрушенно покачала головой Саффрон. – И наша любимая Ребекка. Она мне часто снится. Неужели военная разведка не может разузнать, что там происходит?
– Поверь мне, дорогая, я неоднократно пытался выяснить это, но пока безуспешно. Судан сейчас полностью отрезан от внешнего мира и находится под стальным колпаком. Он просто погружен в собственный кошмар, и если в конце концов наступит день, когда у нас появится достаточно воли и силы, чтобы покончить с этим кошмаром, Ребекка будет первой, кого мы освободим.
Ребекка сидела во внутреннем дворике дворца Османа Аталана вместе с другими женами и наслаждалась вечерней прохладой. В тот вечер халиф Аталан демонстрировал аггагирам врожденную храбрость своего голубоглазого сына. Ребекка давно знала, что рано или поздно ему предстоит пройти это испытание. Она закрыла лицо накидкой, чтобы окружающие не видели страха в ее глазах.
Три месяца назад Ахмед Хабиб абд-Аталан прошел обряд обрезания, и Ребекка долго плакала, бинтуя его изуродованный пенис, а Назира укоряла ее:
– Ахмед стал мужчиной, аль-Джамаль, и ты должна гордиться этим. А твои слезы ослабляют его мужские качества.
И вот теперь Ахмед стоял перед отцом, всеми силами стараясь казаться смелым и храбрым. Его голова была обнажена, а кулаки крепко сжаты.
– Открой глаза, сын мой! – приказал Осман хриплым голосом и подбросил в воздух меч, ловко ухватив его за рукоятку, когда тот уже падал на землю. – Открой глаза. Я хочу, чтобы Аллах и весь мир знали, что ты стал настоящим мужчиной. Покажи свою храбрость не только мне, твоему отцу, но и всем остальным воинам.
Ахмед открыл глаза, темно-голубые, как африканское небо после песчаной бури. Его нижняя губа заметно дрожала, а верхняя покрылась мелкими каплями пота. Осман размахнулся и с такой силой рассек воздух клинком прямо над головой мальчика, что сталь зазвенела и поднялись волосы. Такой удар мог бы отрубить голову взрослому человеку. Стоявшие вокруг аггагиры восторженно зашумели, а Ахмед покачнулся.
– Ты мой сын, – прошептал Осман. – Держись крепче на ногах. – Он прикоснулся плоской стороной меча к уху мальчика, и тот испуганно отпрянул. – Не двигайся, – предупредил отец, – а то я отрежу тебе ухо.
Ахмед согнулся и изверг на землю содержимое желудка.
Осман поморщился от презрения, быстро сменившегося стыдом перед воинами.
– Иди к матери, – сказал он.
Ахмед пытался подавить в себе очередной приступ тошноты.
– Я плохо себя чувствую, – беспомощно пролепетал он и вытер губы тыльной стороной ладони.
Осман шагнул назад и снова презрительно посмотрел на него.
– Иди к женщинам и сиди там.
Ахмед побежал к матери и зарылся лицом в ее юбку.
Во дворе повисла угрожающая тишина. Все замерли и, казалось, даже не дышали. Осман уже повернулся, чтобы уйти, когда из толпы женщин вырвалась крохотная девочка и бросилась к нему. Ребекка пыталась ухватить ее за руку, но Кахруба оттолкнула ее и побежала к отцу. Осман воткнул острие меча в землю, с удивлением глядя на дочь.
– Что за неуважение к старшим? Почему ты пристаешь ко мне? – грозно нахмурился он.
– Мой отец, – пропела малышка тонким голоском, – я хочу показать тебе и Аллаху свою храбрость. – И распустила волосы.
– Иди к матери и не отвлекай меня. Эти игры не для маленьких девочек.
– Всемогущий отец, – продолжала настаивать Кахруба, глядя ему в глаза, – мне не нужны игры!
Осман поднял меч и подошел к ней, как леопард, крадущийся к беззащитной газели. Она не шевельнулась. Он сделал резкий выпад с вытянутым во всю длину руки мечом. Острие клинка остановилось в нескольких дюймах от ее глаз. Кахруба моргнула, но не отдернула голову.
Осман новым ударом клинка отрезал локон с ее головы, и тот как пушинка медленно опустился на землю.
– О Боже мой! – послышался дрогнувший голос Ребекки.
Кахруба стояла неподвижно, проигнорировав возглас матери, и упрямо смотрела в глаза отца.
– Ты провоцируешь меня, – засмеялся Осман и чиркнул лезвием вдоль крохотного тела дочери. Острое как скальпель, оно прошло на расстоянии меньше пальца, но девочка не дрогнула. Осман рубил воздух вокруг нее, но Кахруба по-прежнему не двигалась. Ее глаза закрылись только когда он прикоснулся к ней острием меча, да и то лишь на мгновение.
Осман прищурился от удовольствия и проделал несколько других упражнений, пытаясь испугать девочку. Острый клинок рассекал воздух, свистел на ветру, но Кахруба сохраняла удивительное спокойствие и не закрыла глаза даже когда он махал мечом у нее перед глазами, рискуя ослепить нечаянным ударом. Ребекка тихо плакала в дальнем конце двора, а Назира крепко сжимала ее руку, сама уже готовая разрыдаться.
