пока у меня не отрастет седая борода, и так ничего и не добиться. В этом можно не сомневаться. Но пробовать будут. Эти люди будут стараться как сумасшедшие. Меня два года продержат в Уорбертоне. Два года моей жизни. Вот в чем была проблема. На это я никак не был согласен. Я только что вернулся к жизни. Первые шесть месяцев свободы за тридцать шесть лет. Эти шесть месяцев были самым счастливым временем в моей жизни.
Так что мне придется уйти. До того, как кто-либо узнает о том, что я здесь вообще был. Я принял окончательное решение. Я должен снова стать невидимым. Должен убраться как можно дальше из Маргрейва, которому в ближайшее время предстоит стать центром вселенной, туда, где меня никто не станет искать. А это означало, что я должен сказать Роско, что она не стоит того, чтобы рисковать из-за нее двумя годами своей жизни. Я должен был сказать ей это.
Мы проговорили с ней всю ночь. Без споров, без криков. Просто говорили. Роско понимала, что я делаю так, как лучше для меня. Я понимал, что она делает так, как лучше для нее. Она попросила меня остаться. Я задумался, но в конце концов ответил нет. Я попросил ее отправиться со мной. Она задумалась, но в конце концов ответила нет. Больше говорить было не о чем.
Затем мы заговорили о другом. Обсудили то, чем буду заниматься я, чем будет заниматься она. До меня постепенно дошло, что остаться здесь для меня было бы так же плохо, как и уйти. Потому что я не хотел всего того, о чем говорила Роско. Мне не были нужны ни мэры, ни выборы, ни городские советы, ни комитеты. Я не хотел иметь дела с налогами на недвижимость и торговыми палатами. Я не хотел торчать на одном месте, умирая от безделья. Чтобы тем временем мелкие недомолвки, сомнения, подозрения разрастались все больше и больше, угрожая нас задушить. Мне было необходимо все то, о чем я говорил. Быть все время в пути, ночевать каждый день на новом месте. Я хотел идти вперед, не имея понятия, куда именно я иду. Хотел бродить по свету. Я давно настроился на это.
Так мы и сидели до самого рассвета, ведя горестные разговоры. Я попросил Роско оказать мне последнюю услугу. Попросил организовать похороны Джо. Пусть на них будут присутствовать Финлей, Хабблы, двое стариков-парикмахеров и она. И пусть сестра одного из стариков споет печальную песню. Я попросил Роско узнать у нее, где они пели вместе со Слепым Блейком шестьдесят два года назад. Пусть прах Джо развеют на этой лужайке.
Роско отвезла меня в Мейкон на «Бентли». В семь часов утра. В эту ночь мы так и не легли спать. Дорога заняла у нас час. Я сидел сзади, за новым тонированным стеклом. Я не хотел, чтобы меня видели. Отъехав от дома Роско, мы сразу же попали в настоящее столпотворение. Весь городок был запружен. Это стало заметно еще до того, как мы добрались до Главной улицы. Повсюду стояли десятки машин. Телевизионщики из программ новостей и Си-Эн-Эн. Я забился в дальний угол. Несмотря на ранний час, людей было море. Вдоль обочин стояли ряды темно-синих седанов государственных чиновников. Мы свернули около круглосуточного магазинчика. На улице стояла очередь желающих перекусить.
Мы проехали через залитый солнцем городок. Главная улица была забита. Машины стояли даже на тротуарах. Я заметил машины пожарных и полицейские «Шевроле». Когда мы ползли мимо парикмахерской, я выглянул в окно, но стариков нигде не было. Я буду по ним скучать. Я буду скучать по старине Финлею. Мне всегда будет интересно знать, что с ним сталось. «Удачи тебе, выпускник Гарварда, — подумал я. — И вам удачи, Хабблы». Это утро станет для них началом длинной дороги. Им потребуется большое везение. И тебе удачи, Роско. Я молча пожелал ей всего самого хорошего. Она этого заслужила.
Роско довезла меня до самого Мейкона. Нашла автовокзал. Остановилась. Протянула мне маленький конверт. Попросила не распечатывать его сразу. Я убрал конверт в карман. Поцеловал Роско на прощание. Вышел из машины, не оглядываясь назад. Услышал шелест шин по асфальту и понял, что Роско уехала. Я прошел на вокзал. Купил билет. Затем зашел в дешевый магазин и купил новую одежду. Переоделся в примерочной и оставил грязный камуфляж в мусорном ящике. Потом я вернулся на вокзал и сел в автобус до Калифорнии.
Первую сотню миль у меня в глазах стояли слезы. Затем старенький автобус, грохоча, пересек границу штата. Я посмотрел в окно на юго-восточную оконечность Алабамы. Распечатал конверт Роско. В нем была фотография Джо. Роско достала ее из чемодана Молли-Бет. Вытащила из рамки. Обрезала так, чтобы она помещалась в кармане. Написала на обороте номер своего телефона. Но мне это было не нужно. Я уже оставил все в прошлом.
