женщина и все такое, но можете не сомневаться, мы обязательно придумаем какую-нибудь равноценную замену, вы понимаете, что я имею в виду? Как вы думаете, генерал, она будет молить о пощаде? Вы знаете ее лучше меня. Лично я ставлю на то, что будет. Ваша дочь мнит себя крепким орешком, но когда она увидит лезвие совсем рядом, она быстренько сменит свою песню, я в этом уверен.
Джонсон побледнел еще больше. Вся кровь просто схлынула с его лица. Отшатнувшись назад, он тяжело опустился на выступ скалы. Беззвучно шевеля губами.
— Эй, вы, ублюдки, какого черта вы хотите? — выкрикнул Уэбстер.
Снова наступила тишина. Затем голос вернулся, спокойный и решительный.
— Я хочу, чтобы вы прекратили кричать. И извинились передо мной за свой крик. Я хочу, чтобы вы извинились за то, что назвали меня бранным словом. Я президент Свободных Штатов, и со мной надо обращаться вежливо, с должным уважением, вам не кажется?
Боркен говорил тихим голосом, но Макграт отчетливо слышал каждое слово. Он в ужасе посмотрел на Уэбстера. Игра еще не успела начаться, а они уже были близки к поражению. Правило номер один требует вести переговоры. Говорить, говорить и говорить, постепенно захватывая лидирующую роль. Утверждая свое превосходство. Классическая теория ведения осады. Но если начать переговоры с извинений за крик, можно сразу распроститься со всеми надеждами на превосходство. Это все равно, что лечь кверху брюхом. С этого момента ты становишься тряпкой, о которую вытирают ноги. Макграт решительно закачал головой. Уэбстер кивнул. Молча. Он держал рацию, не говоря ни слова. Зная, как нужно себя вести. Ему уже приходилось бывать в подобном положении. И не раз. Он все понимал. Сейчас первым должен был заговорить слабейший. И Уэбстер был решительно настроен молчать до победного конца. Уставившись себе под ноги, он ждал.
— Вы меня слушаете? — наконец не выдержал Боркен.
Уэбстер продолжал смотреть себе под ноги. Не произнося ни слова.
— Вы меня слушаете? — повторил Боркен.
— Что ты замыслил, Бо? — спокойно спросил Уэбстер.
Воздух наполнился сердитым дыханием.
— Вы отрезали мой телефон. Я хочу, чтобы вы восстановили линию.
— Нет, мы с ней ничего не делали. Разве твой телефон не работает?
— Я не получил ответа на свои факсы.
— Какие факсы? — изобразил искреннее удивление Уэбстер.
— Не вешайте мне лапшу на уши. Мне известно, что вы перерезали телефонную линию. Я хочу, чтобы вы ее восстановили.
Уэбстер подмигнул Макграту.
— Хорошо. Мы сделаем это. Но сначала ты должен кое-что сделать.
— Что?
— Отдай нам Холли. Подведи ее к мосту и оставь там.
Снова наступила тишина. Затем опять прозвучал смех. Громкий и пронзительный.
— И не мечтайте. И вообще, никаких переговоров больше не будет.
Уэбстер кивнул. Понизил голос. Заговорил тоном самого рассудительного человека на свете.
— Послушайте, мистер Боркен, если никаких переговоров не будет, как мы сможем помочь друг другу?
Снова молчание. Макграт не отрывал взгляда от Уэбстера. Следующий ответ должен был стать решающим. Победа или поражение.
— Слушай меня, Уэбстер, — наконец произнес голос. — Никаких переговоров не будет. Если вы не будете делать все в точности так, как я говорю, Холли умрет. В страшных мучениях. Все козыри у меня на руках, и я не собираюсь торговаться. Это вам понятно?
Уэбстер уронил плечи. Макграт отвел взгляд.
— Немедленно восстановите телефонную линию, — продолжал голос. — Мне нужна связь. Весь мир должен узнать о том, что происходит здесь. Здесь творится история, Уэбстер. Я не допущу, чтобы нам мешали ваши глупые игрища. Весь мир должен стать свидетелем первого удара, нанесенного по вашей тирании.
Уэбстер уставился себе под ноги.
— Решение слишком важное, чтобы вы могли принять его сами, — продолжал Боркен. — Вам необходимо связаться с Белым домом. У Вашингтона ведь также есть свой интерес в происходящем, вы не согласны?
Даже крохотная примитивная рация передавала силу его голоса. Уэбстер вздрогнул, словно ему на ухо оказывалось физическое давление. Судорожно дыша, как будто сердце и легкие сражались у него в груди за жизненное пространство.
— Определяйтесь с решением, — сказал Боркен. — Я выйду на связь через две минуты.
Рация умолкла. Уэбстер посмотрел на нее так, словно никогда прежде не видел подобного оборудования. Протянув руку, Макграт щелкнул тумблером, отключая рацию.
— Хорошо. Будем тянуть время, так? Скажем Боркену, что восстанавливаем линию. Объясним, что на это потребуется час, а то и два. Пообещаем связаться с Белым домом, с ООН, с Си-эн-эн, с кем угодно. Скажем ему все то, что он хочет от нас услышать.
— Зачем он так себя ведет? — недоуменно спросил Уэбстер. — Зачем нагнетает напряженность? Он вынуждает нас нанести удар. Не оставляет нам выбора. Боркен как будто хочет этого. Умышленно провоцирует нас.
— Он ведет себя так потому, что у него не все дома, — решительно заявил Макграт.
— Вероятно, — согласился Уэбстер. — Боркен маньяк. Только так можно объяснить то, что он стремится привлечь максимум внимания. Потому что, как он верно подметил, у него и так на руках все козыри.
— Шеф, об этом мы будем беспокоиться позже. Пока что нам нужно потянуть время.
Уэбстер кивнул. Сделав над собой усилие, вернулся к насущной проблеме.
— Однако нам нужно больше, чем два часа. Отряду по освобождению заложников потребуется четыре часа только на то, чтобы добраться сюда. Так что нам нужно минимум часов пять-шесть.
— Хорошо, сегодня ведь четвертое июля. Скажите Боркену, что у связистов выходной. Объясните, что целый день может уйти только на то, чтобы их разыскать.
Уэбстер и Макграт посмотрели друг на друга. Не сговариваясь, оглянулись на Джонсона. Тот вышел из игры. Генерал безучастно сидел на скале, бледный и растерянный, учащенно дыша. Девяносто часов смертельного напряжения наконец сломали его. Тут в руке Уэбстера снова запищала рация.
— Ну? — спросил Боркен, как только затих треск статических разрядов.
— Хорошо, мы согласны, — сказал Уэбстер. — Мы восстановим телефонную линию. Однако на это потребуется какое-то время. У телефонной компании сегодня выходной в связи с праздниками.
Последовала пауза. Затем раздался смешок.
— Ах да, День независимости. Наверное, мне следовало бы выбрать другой день.
Уэбстер промолчал.
— Я хочу видеть всех ваших морских пехотинцев, — продолжал Боркен.
— Каких морских пехотинцев? — спросил Уэбстер.
Снова короткий смешок. Короткий и снисходительный.
— У вас восемь морских пехотинцев. И боевая машина пехоты. У нас повсюду наблюдательные посты. Мы следим за каждым вашим шагом. Точно так же, как вы следите за нами с помощью своих проклятых разведывательных самолетов. Ваше счастье, что «Стингеры» не летают так высоко, а то на земле к настоящему моменту валялся бы не только этот долбанный вертолет.
Уэбстер ничего не ответил. Лишь всмотрелся в линию горизонта. Макграт машинально сделал то же самое, выискивая солнечные блики на стеклах биноклей.
— Я так понимаю, вы сейчас находитесь рядом с мостом, — сказал Боркен. — Я прав?
Уэбстер пожал плечами. Макграт лихорадочно закивал, призывая его ответить правду.
— Да, мы находимся рядом с мостом.
— Я хочу, чтобы морские пехотинцы вышли на мост. Уселись на край ровным рядком. Поставив
