начал падать в зрительный зал. Медленно, как-то ирреально — посуда, цветы, листки бумаги с актерским текстом посыпались с черной скатерти. Было в этом падении что-то жуткое, почти мистическое, как будто условное время спектакля прорвалось в настоящее, стало реальностью. Эмоциональная встряска помогла актерам на этой репетиции найти точную тональность напряженной атмосферы на сцене, почти физического ощущения злого рока, Чумы, которая незримо присутствует, определяя судьбу твоего героя, пусть пока еще живого, но уже обреченного.
Роли в «Маленьких трагедиях» — это не первая встреча Филатова с Пушкиным. Еще на 4-м курсе Щукинского училища Леонид вместе с Василием Дыховичным и Александром Кайдановским сыграл спектакль о поэте. Для Леонида Пушкин всегда был как бы составной частью его представлений о поэзии, о русской культуре, языке, искусстве, творчестве. Леонид в пятнадцать лет знал наизусть почти всего поэта. «С годами для меня Пушкин, — говорит Филатов в одном из своих интервью, — становится все ближе, все понятнее. Каждый раз, перечитывая, удивляюсь, а как же я на это раньше внимания не обратил или почему понимал что-то совершенно по-иному. Благодаря театру я научился точнее, тоньше чувствовать пушкинское слово, я стал как бы осязать его поэзию. И, конечно, стараюсь не упускать хотя бы малейшую возможность соприкоснуться с творчеством Пушкина на сцене... Нет, с Пушкиным расставаться никак нельзя»1, Леонид сыграл Сильвио в «Выстреле», Швабрина в «Капитанской дочке» и даже самого Пушкина в спектакле Театра на Таганке «Товарищ, верь!». Для своей жены Нины Шацкой, актрисы театра, он написал поэтическую композицию «Воспоминание о Пушкине».
Работа над «Маленькими трагедиями» продолжается в своеобразных показах для зрителей. Любимов, сидя в зрительном зале, фактически на премьере спектакля оставляет за собой право делать замечания актерам прямо в полном зрительном зале, предупреждая зрителя перед началом спектакля об этом своем праве: зритель как бы помогает определить наиболее слабые места, становясь соучастником репетиционного процесса...
Сегодня театр под руководством Юрия Любимова пытается планировать свою театральную жизнь на несколько лет вперед. «Тогда, — считает Юрий Любимов, — не будет никаких творческих простоев и актер сможет запланировать свое время: если он не занят в данный момент в театре, то может, если хочет, что- то делать „на стороне“...».
С театром на Таганке судьба его была очень не простой, она складывалась сложно и драматично, так как он человек, который активно принимает все ситуации близко к сердцу и не может оставаться в стороне. Он всегда в гуще событий, он не может не реагировать, на что-то промолчать, где-то приспособиться, это просто не в его натуре, не имеет к нему никакого отношения, это для него противоестественно. Поэтому он и не оставался равнодушным, когда Любимов ушел из театра, то есть Любимого ушли из театра и заменили его Эфросом. Он не был против Эфроса, он был против самой ситуации. Тогда он считал, что Любимого невозможно заменить, что это недопустимая ситуация, что это театр Любимого. И когда Любимов вернулся в театр, на родину, этому событию все радовались, весь коллектив театра. Любимов естественно вернулся как хозяин, как отец в свою семью, к своим детям, где он главный, где он руководит, где он говорит и определяет. Для него было естественно тогда то, что для нас совсем было неприемлемо, по тому времени. Он хотел ввести контрактную систему в театре, половину актеров сократить, потому что они не принимают участие в постановках, некоторых убрать по возрасту, других по тем или иным причинам, известным только ему, вывести всех из труппы, потому что это театр и всех он кормить не может. К театру он относился более широко и привольно, потому что заслуга нового театра принадлежит ему, он строился при нем, он и распоряжается им, как хочет, собирался сдать его в аренду. Это было разжигание слухов и какой-то очень нервной ситуации, опять же вызванной обстоятельствами времени, когда люди не знали, что их ждет в целом, полная неразбериха была в стране. Как актер, выброшенный из театра, будет жить вне театра? И что это за аренда такая? Все может измениться в театре, и здание театра кому-нибудь отдадут? Все впали в панику. Потому что тогда еще не было тех отношений, которые и сейчас складываются с большим трудом, тогда это вообще была дикость, новость, все было непонятно. И конечно Любимов не проявил, той душевной гибкости, тонкости, которая была необходима людям. Он повел себя очень эгоистично, что вообще свойственно его натуре, как мне кажется. Для него актеры, в какой то мере, человеческий материал, из которого он лепит нечто вечное и нетленное. И вот этот «материал» стать протестовать, стал доказывать, что он, и это тоже было признаком времени, имеет на что-то право, что здесь прошла вся их жизнь, и потом, естественно, часть актеров на склоне лет, уже больше не нужны нигде, остаются за бортом, они честно отдали все, что могли этому театру. И они были правы, могли говорить об этом, имели право голоса. Так возникло актерское содружество, которое возглавил Николай Губенко и часть театра перешла в этот актерский коллектив.
Как себя здесь повел Леня? Леня очень добрый человек, который всегда занимает активную позицию «обиженных». Вот ему и пожаловались «обиженные»: что здание театра отдадут! что люди будут выброшены на улицу! «ох и ах», все будет ужасно! И он как бы не слышал ничего другого, он не видел уже никаких нюансов и защита людей становится для него главным и определяет его дальнейшие поступки. Конечно, на этом некоторые люди сыграли, они воспользовались особенностью его натуры, а он бросился с открытым забралом, на защиту туда, где, может быть, и не требовалось такой активности, такой его бурной позиции. Он ушел из театра и, конечно, эта ситуация сильно сказалась на нем. Уход из театра, начало болезни, упадок в кино, выпадение сразу ото всюду, но все это произойдет позже.
Леонид Филатов, несмотря на свою болезнь, не перестает быть духовным лидером целого поколения. Леня — это не больной, убогенький, он и сейчас лидер, причем сильный, ясный, интересный. Та духовная оппозиция, которая вне конкретных благ, режимов, политики. Ернический дух был очень мощен на Таганке, шуты, говорящие правду, Леня не перестал быть таковым. Вся манера его шутовского стиха сказок — это протест, вызов обуржуазившемуся сразу, вдруг обществу. Леня никогда не может быть сытым и купленным, он много делает как бы во вред себе. К сожалению, иначе сложилась судьба главного оппозиционера страны — Юрия Любимова, его все-таки приручили, и театр потерял свою дерзость, свое существо. Уйдя с Таганки, Леня, чуть ли не единственный, кто спас ее в душе. Любимов, к сожалению, сам повел себя, как тот тоталитарный режим, против которого он боролся всю свою жизнь. Парадокс. Часто оппозиция, получив то, за что боролась, теряет себя, становится немного тем, с чем так рьяно не соглашалась. Филатов — вечный странник, для его оппозиции не настанет дня победы и нет пристанища. Этот странник и есть суть писатель, поэт, творец и, если нам плохо, он берет на себя наше страдание, и пока он творит — он только такой, и никаким другим он быть не может, иначе мы отречемся от него, забудем его, перестанем ему верить. Филатов один из тех немногих, которым стыдно быть счастливым, если кому-то рядом плохо. А плохо сегодня очень многим и Леня, несмотря на свое состояние, переживает за этих многих совершенно искренне. Филатов не может быть безразличным, не может быть неответственным и это его делает бесспорным духовным лидером. Какое большое количество статей, о нем, интервью с ним, и это о человеке, который практически не выходит из дома, (о действующем театре на Таганке пишут значительно меньше). Как их немного осталось действительно действующих, как важен бывает их отклик, их мнение, видимо потому, что оно выстрадано ими.
Когда Леня смотрел хронику обстрела, штурма Белого дома — Дома Правительства он очень сильно переживал, а через несколько дней — инфаркт почки. Когда тело болеет, как важно что бы оставалось такая здоровая и цельная душа, как у Филатова.
