никто не нужен тебе. – Но ведь нельзя же так? Или Арена действительно дерьмо… и правила ее – дерьмо. Может, неправ я? Ведь тогда, в том, самом первом виденном нами бою, игг, уже всеми списанный со счета, буквально одним движением принес команде победу. Тогда как же с правилом, что лежачих не бьют? Или это только наше, земное правило, а там, наверху, думают иначе?»
Он никак не мог прийти к какому-нибудь окончательному выводу. Почему обаятельная, жизнерадостная Наташа так нападала на него. Допустим, игги у нее на глазах убили мужа – но это, откровенно говоря, не первый раз, да и потом – спорт есть спорт. Даже если спорт этот – грязный. Почему Игорь-большой обрушил на голову Трошина поток слов, о которых наверняка завтра будет жалеть? Может, потому, что он дрался до последнего, а капитан в решающий момент малодушно отступил. Пусть это и не сказалось на результате… но все это видели.
Вдруг снова почудился взгляд в спину, и Саша остановился, будто налетев на каменную стену. Оглянулся. Шагах в десяти позади него, мелко перебирая ногами в стареньких, подшитых кусками войлока валенках и видавшем виды тулупчике, семенил какой-то старик. Скользнув по замершему, как столб, Александру равнодушным взглядом, старик, не меняя ритма, пошел дальше, чтобы через десяток шагов свернуть на другую сторону улицы.
Больше вокруг никого не было.
На всякий случай, особенно после памятного разговора с Михаилом, Александр еще раз огляделся. Пусто. И вновь неприятное ощущение буравящего спину взгляда исчезло, как будто его и не было. Однако идти пешком вдруг совершенно расхотелось. Саша готов был признаться самому себе, что становится параноиком, что мания преследования начинает одолевать… в другое время и в другом месте он бы посмеялся над этим, но сейчас было почему-то не смешно.
– Что-то я стал кустов бояться, – вслух сказал он. Слова неожиданно громко прозвучали в ночной тишине.
Из дворов, метрах в ста позади него, вывернула машина. Зеленый огонек под стеклом недвусмысленно свидетельствовал о назначении данного транспортного средства и о готовности его владельца к услугам. Саша махнул рукой, не особо надеясь, что таксист его заметит. Впрочем, профессионализм никуда не денешь – машина свернула в сторону Трошина и, взвизгнув тормозами и разбрасывая из-под колес мокрый снег, остановилась возле него. Водитель – упитанный детина с фантастически кривыми зубами – молча кивнул, принимая адрес, и спустя несколько секунд машина уже летела по ночным улицам, неуклонно приближая Сашу к дому.
Вечер был испорчен, и даже радость победы, которая ранее неизменно присутствовала в такие дни, вдруг куда-то делась. Леночка встретила мужа равнодушным «привет», даже ни на миг не отрываясь от телевизора. Что там шло такого интересного, он смотреть не стал. Просто ушел на кухню, налил себе чашку кофе и долго сидел, прихлебывая остывающий ароматный напиток и глядя в темное окно.
Прошло не менее часа, прежде чем Леночка наконец оторвалась от телевизора и, сладко потягиваясь, выползла к мужу на кухню.
– Как день прошел? – спросила она, зевая.
– Нормально.
– От тебя всегда только и слышно – нормально да нормально, – с легкой укоризной заметила она.
– Так если все нормально, что еще сказать! – рассмеялся он, притягивая ее к себе. Но Лена отстранилась, затем выдернула из пачки сигарету и нервно закурила.
Саша нахмурился – вид курящей жены его раздражал. И она это, безусловно, знала, сознательно нарушая давний договор – хочет, пожалуйста, но когда Саши нет дома. Договор был заключен на второй же день после свадьбы, и с полгода Леночка его придерживалась. Потом сообразила, что это – отличный способ выразить мужу свое неудовольствие. Так обиженная собака мстительно справит нужду в любимые тапочки хозяина. Вот она и выражала.
– В чем дело? – хмуро спросил он.
– Я хочу знать, – в ее голосе уже не было и намека на сонливость, – когда именно мы поедем в обещанный тобой отпуск. Я устала слышать твои вечные «скоро».
– Скоро, – вздохнул он.
– Дату.
– Ну, Леночка, пойми… я не могу сказать точно. Мы сегодня закончили большую работу, Штерн обещал… ну правда, обещал, что после ее окончания даст отпуск.
– Ты с ним говорил?
– Я… нет, сегодня не говорил. Его… не было.
– Что ж ты врешь, гад? – зло спросила Леночка, демонстративно выпуская струю дыма Саше в лицо. – Что ж ты мне все время врешь, а?
– Да я не вру! – деланно возмутился Александр, чувствуя, что вся нарочитость его возмущения ясна супруге прямо-таки кристально. – Он завтра в конторе с утра будет, вот и поговорю.
– Прямо с утра? – Это напоминало ультиматум. Да, в общем-то ультиматумом и являлось.
– Конечно, обещаю. Если он даст добро, то… с понедельника отпуск, во вторник можно вылетать…
– Куда?
Тут он понял, что сморозил глупость. Хотя загранпаспорта у них и были, оформить хорошую путевку за три дня – это несерьезно. А Леночка постепенно заводилась, по крупицам теряя привлекательность и превращаясь в базарную бабу. Именно эти превращения, случавшиеся в последнее время все чаще и чаще, и привели к утрате той нежности, которая так согревала их семейную жизнь в первые годы. Эта красивая, стройная женщина вдруг становилась отталкивающей, лицо искажала злобная гримаса, а тон ее плавно переходил от мягкого контральто в режущий уши фальцет.
– Куда? Ты о чем-то подумал? Ты хоть палец о палец ударил? Ты хоть что-то подготовил?
– Заткнись! – внезапно рявкнул он, чувствуя, что терпению пришел конец. Такое с ним было три, от силы четыре раза за всю историю их совместной жизни. Обычно он держал себя в руках, но иногда скандал доходил до такого уровня, что он чувствовал – еще мгновение, и он не удержится, ударит… и тогда он убегал из дома, чтобы, час-другой побродив по улицам, чуть остыть и вернуться домой в более или менее спокойном состоянии. И вот сейчас он опять был опасно близок к красной черте.
Хотя Лена, как большинство женщин, была практически начисто лишена инстинкта самосохранения – то есть совершенно не могла вовремя остановиться, тут даже ее проняло. Она отпрянула от Александра, и на ее очаровательных глазах заблестели слезы. Весь его гнев тут же куда-то испарился, он притянул ее, уже плачущую, к себе, посадил на колени и принялся гладить и утешать, тихо шепча, что просит прощения, что завтра, прямо после работы, они вместе отправятся в турфирму, где работает его, Сашин, бывший одноклассник. Одноклассник – парень хороший, подлянки не кинет, подберет отличный вариант. В общем, все будет в лучшем виде, и максимум через две недели они уже будут купаться в ласковом теплом море, загорать на солнышке и с сожалением (на жаре) вспоминать промозглую московскую погоду.
Постепенно она успокоилась и лишь тихо всхлипывала, прижавшись к его широкой груди, а он, лаская ее волосы, чуть отстраненно подумал, что все это, наверное, просто спектакль, и Ленка опять, в который уж раз, аккуратно сыграв на его нервах, добилась своего. За эти шесть лет она великолепно его изучила, совершенно точно знала, за какую ниточку нужно тянуть – и тянула, когда считала нужным. Но ему было плевать на это, поскольку в отпуск он все равно собирался, да и Штерн обещал. Саша дал себе клятвенное обещание непременно поговорить с шефом. Прямо с утра.
Бурый мрачно колотил пальцами по столу, бездарно пытаясь попасть в ритм. Толстые пальцы слушались плохо, в ритм попадать не желали, поэтому вместо аккуратной дроби получалось черт знает что. Это еще больше раздражало полковника, и без того находившегося не в лучшем расположении духа. Как обычно, впрочем.
Перед начальственным столом навытяжку стояли двое. Один – собственно сам оперуполномоченный отдела уголовного розыска, старший лейтенант Михаил Угрюмов, являвшийся причиной поганого настроения полковника, другой – начальник вышеуказанного старлея, капитан Одинцов.
Сесть он этим двоим не предложил, а сами они не рискнули – тем более видя, что полковник находится в состоянии легкого озверения. Так и стояли молча – после уставного «товарищ полковник, такой-то и такой- то по вашему приказанию прибыли» – и ели глазами начальство.
– Итак, Угрюмов, что ты мне хочешь сказать?
