был уверен на сто процентов.
Через полтора часа три такси остановились у высоких ворот дачи Тягуна.
Когда все вышли, Лысый небрежно подозвал к себе шоферов:
— Сколько с нас, шеф? — обратился он к тому, что договаривался с ними.
Тот упрямо замахал руками:
— Да что вы, что вы, спасибо, ничего не надо.
— Ну ты даешь, командир, — на лице Сопко появилась искренняя улыбка он не мог даже предположить, с чего это алчные вокзальные таксеры стали вдруг такими бессребрениками.
Поняв, что так и не получит ответа на свой вопрос, Толик достал из нагрудного кармана толстый пресс и, отсчитав столько, сколько, по его представлению, могла стоить их поездка, вложил в руки таксиста.
Водитель машинально пересчитал деньги и крикнул вдогонку удаляющемуся клиенту:
— Эй, подождите! Здесь же больше, чем договаривались. Возьми сдачи!
— Будь здоров, приятель, — обернулся у самых ворот Сопко и исчез за высоким забором…
Просторный двор дачи был заставлен автомобилями. Здесь стояли и высокомерные «мерседесы», и скромные трудяги «опели», и навороченные «БМВ», между ними затесался смущенный «Жигуленок», косясь круглыми фарами на именитых соседей.
Протиснувшись между рядами машин, Сергей Никитин, он же Писарь, подошел к огромной беседке, увитой буйным плющом. Навстречу ему, широко раскинув руки, вышел хозяин дачи, Тягун:
— Привет, привет, — обнимая гостя, он похлопывал его по спине.
— Здравствуй, Миша, — в ответ улыбнулся Никитин, — как здоровье, как делишки?
— Спасибо, спасибо, все ништяк, — отозвался Гросич. — Лысый, а ты куда? Пожалуйте к нашему шалашу, — Тягун указал на беседку, — тем более что Коля хотел тебя видеть.
Толик Сопко послушно проследовал за крымским авторитетом и Сергеем.
В так называемой беседке, больше напоминающей просторный зал, стоял накрытый стол, за которым собрались своего рода князья преступного мира. Ближе ко входу восседал Доктор, из-за которого выглядывал бритый череп Крытого. Место в горце стола оставалось свободным. Туда и указал Писарю Гросич.
Проходя на предназначенное ему место, Сергей по очереди обнялся с Кориным и Кроменским, все присутствующие широко улыбались вновь прибывшим.
Сидящий напротив Доктора Соловей протянул через стол руку Никитину и обернулся к Лысому:
— Здорово, Толян, — Соловьев передвинулся на соседний стул, указывая ему на освободившееся место, — присаживайся, друг.
Толик уже опускался на мягкий стул, когда раздался голос Крытого:
— Не спеши, — тяжелым взглядом в упор киевский пахан уставился на своего ближайшего помощника.
Тот замер, не решаясь ослушаться своего босса.
Кроменский продолжил:
— Объясни людям, как ты обфаршмачился. Может, еще не все знают.
Соловей, оценив ситуацию, поспешно произнес:
— Да брось ты, Коля. Пацан не виноват. Отвечаю, «косяк» мой. Это мои архаровцы рамсы попутали, — одессит имел в виду операцию, в которой были застрелены кавказцы, что помешало выяснить у них местонахождение рассредоточенных по Украине членов Мирзоевской группировки, на чем упорно настаивал Крытый, — хотите, дайте за это мне по ушам. Присаживайся Толян, Соловьев явно благоволил к Лысому. К тому же он не считал происшедшее столь серьезным проступком, поэтому прикрыл Сопко своим авторитетом.
— Ладно, чего уж там, садись, — нехотя согласился Кроменский.
— Ну все, раскачали, — по праву старшего по возрасту взял слово Доктор, — может, послушаем Писаря?
— Не гони гусей, Вася, — возразил Тягун, — пусть человек покушает, — он посмотрел на Сергея, — с дороги все же. Ешь, Писарь, не стесняйся.
— Спасибо, — поблагодарил Сергей, — но я думаю, сперва дело, а потом и поберлять можно.
Присутствующие удовлетворенно переглянулись, обратив свои взоры к вновь прибывшему. Тот произнес:
— Мирзы больше нет. Жил он не правильно и сдох, как обожравшийся шакал. Вот все, что от него осталось.
С этими словами Писарь, решительно раздвинув тарелки, поставил на стол раскрытую сумку. Соловей, не успев рассмотреть содержимое, с сарказмом предположил:
— Голову его, что ли, привез… — но заглянув в сумку и увидев пачки денег, он так и не закончил фразу, улыбка сменилась удивлением.
Тягун по праву хозяина взял спортивную сумку за уголки и вытряхнул содержимое на стол. При этом на его лице, как и подобает настоящему авторитету, не дрогнул ни один мускул.
— Сколько здесь? — спросил он ровным голосом.
— Два миллиона пятьсот тридцать пять тысяч марок, двенадцать тысяч долларов, ценные бумаги, — стал перечислять Никитин, — на какую именно сумму, не знаю. Семьдесят штук я отдал Герману, — говоривший многозначительно посмотрел на Крытого, который утвердительно кивнул ему, тем самым признавая, что названное имя имеет к нему непосредственное отношение, — десять косарей я заплатил телке, — и, предупреждая вопросы, пояснил:
— Она была секретаршей Мирзы, без нее мне было не обойтись. И еще около трех штук потратил на гостиницу, жрачку и билеты, оставшиеся бабки здесь, Сергей достал из кармана пухлый кошелек, успевший за последние дни побывать в чужих руках, и вынул из него несколько купюр разного достоинства, присовокупив их к вышеперечисленным ценностям.
— Оставь, — рука Тягуна протянулась в предупредительном жесте, — это мелочи. Мы тебе верим, — ом обвел взглядом присутствующих.
— Правильно сделал, — поддержал Писаря Корин, — жест, достойный жулика: все на бочку, а после раздербан.
Угрюмо молчавший Кроменский наконец произнес недовольно:
— Это грязные бабки, я не хочу принимать участия в дележе.
— Почему? — удивился Соловей.
— Это лавэ пидара, негодяя, — серьезно вымолвил Крытый, — мы же не знаем, с чего он их имел? — он возвысил голос, обведя присутствующих тяжелым взглядом. — Может; с сутенеров, а может, с пидаров, а может, он за них свое очко подставлял?
— Коля, ты не прав, — возразил ему Доктор. — Этот «воздух» раздобыл Писарь. Он честно сделал свою работу, поэтому я считаю, что мы не можем спрашивать с мрази, с которой уже и спросить нельзя, — старик имел в виду покойного Мирзоева.
— Тогда пусть эти деньги заберет Писарь. Я согласен с тем, что он получил их правильным путем, — сказал свое последнее слово Крытый.
За столом воцарилась пауза, никто не решался нарушить ее. Авторитеты задумались над словами киевского пахана.
Тогда, оценив ситуацию, Сергей сгреб банкноты в охапку и произнес:
— Согласен, — на его губах играла хитрая улыбка.
Авторитеты недоуменно уставились на него.
— Я сделал работу, так? — он обвел взглядом присутствующих, ища подтверждения своим словам. — Кто-нибудь может меня упрекнуть в крысятничестве? Здесь сидит Вася Доктор, авторитет которого, я надеюсь, не вызывает никакого сомнения. Он может подтвердить, что я всегда исправно вношу свою долю в общак.
— Да, — теперь улыбался и Корин, до которого дошло, куда клонит его крестник. — Быть мне последней сукой, если Писарь врет.
— Так вот, это лавэ я отдаю на общак, за вычетом ста штук зелени, оговоренных на прошлом сходняке. Соловей, — обратился Сергей к одесситу, прошу тебя, будь казначеем, отсчитай доляху.
