подумать».
«И о чем же ты думал?»
«О своей первой жене».
«Боже милостивый, он думал о своей первой жене! Миллион долларов, Фрэнк, за то, чтобы поразмышлять о чертовой первой жене. Надо бы тебя прикончить, честное слово!»
«Просто я не мог вчера работать. Я испробовал все, включая рекомбинантные вирусные вектора. У этой задачи нет решения».
«Фрэнк, я ненавижу тебя за одно то, что ты так думаешь. Нет нерешаемых проблем. Помнишь, ты сам это говорил про кровь? И ты справился с той задачей. Ты сумел, Фрэнк, подумай об этом! И я люблю тебя за то, что ты сделал, Фрэнк, честное слово. Я уверен, что ты снова сможешь добиться успеха. Клянусь, ты получишь Нобелевскую премию за свое открытие».
«Бессмысленно соблазнять меня славой, Брент. И деньгами тоже. Ничто не в состоянии сделать невозможное возможным».
«Не говори так, Фрэнк. Пожалуйста. Мне больно слышать это слово от тебя, потому что оно ложно. Невозможность есть ложь. Вселенная огромна, это удивительное место, здесь все возможно. Ты напоминаешь мне Алису в Стране чудес. Помнишь ее разговор с Королевой как раз на эту тему?»
«Нет, не помню. И не думаю, что «Алиса в Стране чудес» поможет мне поверить в невозможное».
«Ах ты, сукин сын, если я еще раз услышу это слово, я приеду к вам и прикончу тебя голыми руками. Послушай, я дал тебе все необходимое. Прошу тебя, Фрэнк, возвращайся и сделай то, что нужно. Я уверен, ты можешь. Почему бы тебе не начать все с самого начала? Возьми какие-нибудь другие клетки, что-то на самом деле невероятное, вроде нового вируса, макрофага.[17] Или реовирус.[18] Что-нибудь, что позволит тебе подойти к проблеме с неожиданной стороны. Договорились?»
«Хорошо, Брент».
Затем несколько дней не было никаких записей. А двадцать девятого июня — примерно через две недели — появились лихорадочные строчки, наполненные апокалиптическими образами и зловещими, бессвязными предсказаниями. Несколько раз Барт упоминал «ключевой фактор», так ни разу и не объяснив, что это такое. Карсон покачал головой. Его предшественник очевидным образом повредился рассудком и начал придумывать решения, которые его рациональный ум был не в состоянии отыскать.
Ученый откинулся на спинку стула, чувствуя, как под защитным костюмом собирается пот между лопатками и около локтей. Впервые он ощутил легкий укол страха. Как он может добиться успеха там, где потерпел неудачу исследователь уровня Барта — и не только потерпел неудачу, но еще и лишился рассудка в процессе своей работы? Он поднял голову и увидел, что на него смотрит де Вака.
— Вы это читали? — спросил он.
Она кивнула.
— Как… я хочу сказать, чего они от меня ждут?
— Ваша проблема, — ровным голосом ответила она. — Это не у меня степени из Гарварда и Массачусетского технологического института.
Остаток дня Карсон провел, перечитывая заметки о первых опытах, стараясь не обращать внимания на отвлекающие запутанные записи Барта о лабораторных экспериментах.
К вечеру он начал чувствовать себя немного увереннее. В Массачусетском технологическом институте он работал с новой рекомбинантной ДНК; Барт про этот метод не знал. Карсон составил схему, изображающую проблему, затем разбил ее на части, которые, в свою очередь, разделил на простые задачи.
Когда рабочий день близился к концу, Карсон начал составлять собственный план исследований. Он понял, что еще многое можно сделать. Он встал, потянулся и принялся смотреть, как де Вака подключается к сети.
— Не забудьте внести в компьютер данные о своей работе, — сказала она. — Я уверена, что Большой Брат захочет сегодня вечером проверить, что вам удалось сделать.
— Спасибо, — ответил Карсон, внутренне усмехнувшись, что Скоупс станет тратить время, просматривая его записи.
Скоупс и Барт явно были друзьями, но Карсон продолжал оставаться лаборантом третьего уровня из отделения компании в Эдисоне. Он ввел в компьютер все, что сделал за день, а затем последовал за де Вакой, которая медленно шла к выходу из гриппозного отсека.
В раздевалке он отстегнул визор и, сражаясь с нижней частью защитного костюма, бросил взгляд на свою ассистентку. Она уже убрала свой защитный костюм и тряхнула головой, чтобы привести в порядок волосы. Карсон с изумлением обнаружил, что перед ним не коренастая сеньорита, какой он себе ее представлял, а стройная, невероятно красивая молодая женщина с длинными черными волосами, смуглой кожей и царственным лицом с карими глазами.
Она повернулась и заметила его взгляд.
— Держи свои гляделки при себе, cabron,[19] — сказала она, — если, конечно, не хочешь закончить свои дни, как один из наших шимпанзе.
Она надела сумку на плечо и вышла из комнаты, а все остальные разразились громким хохотом.
Комната была восьмиугольной. Каждая стена тянулась к потолку с крестовидными сводами, в пятидесяти футах выше, освещенному мягким светом невидимых ламп. Семь стен занимали громадные экраны с плоскими мониторами, в настоящий момент темными. В восьмой была дверь, на одном уровне со стеной, маленькая, но невероятно толстая из-за внутренней звукоизоляции. И хотя помещение находилось на высоте шестидесяти этажей над Бостонской гаванью, тут не оказалось ни одного окна. Пол был выложен редкой танзанийской плиткой мбанга приглушенных пепельно-серых тонов.
Внутренняя сторона двери была из толстого сплава с металлическими вставками. Ручку заменял сканер для идентификации сетчатки глаза «Айдентифай» и устройство, считывающее рисунок ладони, «Фингерматрикс». Рядом с дверью, под стерилизующим ультрафиолетовым светом, стоял ряд пробковых тапочек. Их размеры были указаны на носках крупными цифрами. Под установленной наверху камерой, которая постоянно вращалась, висела табличка с надписью: «Пожалуйста, всегда говорите тихо».
За ней находился длинный, тускло освещенный коридор, который вел к шахте лифта и посту охраны. По обе его стороны располагались ряды закрытых дверей, ведущих в кабинеты службы безопасности, кухни, изолятор, к электростатическим очистителям воздуха, а также в комнаты слуг, обеспечивающих многочисленные нужды хозяина восьмиугольного кабинета.
Первая дверь была открыта, а за ней взгляду представала комната, отделанная вишневым деревом, с мраморным камином, паркетным полом, покрытым персидским ковром, и несколькими картинами школы реки Гудзон.[20] В центре стоял великолепный стол из красного дерева, единственным электрическим устройством на нем был старинный телефон с диском. За столом сидел человек в костюме и что-то писал на листке бумаги.
В сводчатый потолок огромной восьмиугольной комнаты была вделана лампа, от которой в самый центр падал тонкий, ослепительно белый луч. В световом пятне стоял видавший виды диван, какие были в моде в семидесятых годах. Подлокотники потемнели от времени, а из протертой подушки торчали куски наполнителя. Передний край был замотан серебристой клейкой лентой. Несмотря на неказистый, потрепанный вид, диван обладал одним существенным достоинством: он был невероятно удобен.
По обе стороны от него, словно на страже, стояли два дешевых приставных столика в псевдоантичном стиле. На одном находились большой телефон, несколько электронных устройств в черных ящиках из гладко отполированного металла и видеокамера, направленная на диван. Другой столик был пустым, но на нем остались многочисленные пятна от жирных коробок с пиццей и липких банок с кока-колой.
Перед диваном стоял огромный рабочий стол. В отличие от остальной мебели в комнате он поражал своей необыкновенной красотой. Столешница была вырезана из клена «птичий глаз», отполирована и покрыта лаком, чтобы подчеркнуть безупречную красоту дерева. По краям клен окружали черные массивные
