– Здесь.
Неожиданно вспыхнул красный свет.
Дженни попыталась собраться, пока ее глаза привыкали к свету. Но она никогда не сможет держать себя в руках с Джулианом – его появление потрясло ее так же, как и всегда. Как неожиданный пассаж в скучной джазовой пьесе. Как картина, на которую можно смотреть часами и находить все новые поразительные детали. Все в нем было столь совершенно и столь неистово, что взгляд перебегал с одной черты на другую и дух захватывало от волнения.
Сейчас отблески красного света играли на его волосах, как пламя на снегу.
Свет превратил его невероятно синие глаза в столь же невероятно фиолетовые. Он бросал на лицо Джулиана танцующую тень, подчеркивая красоту верхней губы, как будто высеченной из камня. Он создавал дьявольское сияние вокруг – Джулиан был соблазнителен, как смертный грех, и величествен, как дьявол.
На нем были черные, облегающие, как вторая кожа, брюки и жилет без рубашки. Красный свет исходил от факела, который он держал.
Дженни с ужасом осознала, что ее джинсы помялись, оттого что сохли прямо на ней, а рубашка выглядела так, будто она ползла по дымоходу.
– Ты пригласил меня, и вот я пришла, – сказала она.
Он ответил так непринужденно, словно они разговаривали уже несколько часов:
– Да, вы плохо начали. Не смогли избежать простой ловушки. Даже не знаете, в какую игру играете.
– Какой бы она ни была, это последняя игра, – отрезала Дженни.
Сейчас она чувствовала себя не так, как раньше, когда ей казалось, что она мысленно постоянно сражается с ним – неважно, рядом он или нет. Борется с его чувственностью, с его красотой, с воспоминаниями о его прикосновениях…
Тогда часть ее существа страстно желала того момента, когда она прекратит борьбу, желала полной капитуляции. А сейчас…
Дженни стала иной. Ее изменил огонь, сквозь который она прошла во время предыдущей игры. Он сжег ту ее часть, которая отвечала Джулиану взаимностью, которая жаждала опасности и дикости. Дженни выжила, пройдя сквозь пламя, – и очистилась. Возможно, она не стала такой же сильной, как Джулиан, но ее воля закалилась.
Она больше никогда не уступит. И это означает, что все между ними стало иначе.
Джулиан заметил изменения, которые произошли с его собеседницей.
– Еще света? – спросил он и сделал жест, как будто написал в воздухе какой-то знак.
«Кеназ, – подумала Дженни. – Одна из рун, которые она вырезала на двери».
Стоило Джулиану пошевелить своими длинными пальцами, свет, казалось, заструился волнами. Эффектным движением фокусника он материализовал из воздуха другой факел.
Дженни с непроницаемым лицом захлопала в ладоши.
Глаза Джулиана засветились голубым, как пламя газовой горелки.
– Ты же не хочешь рассердить меня. Не так быстро, – произнес он с пугающим спокойствием.
– Предполагалось, что я буду потрясена?
Он внимательно посмотрел на нее.
– Ты ведь действительно не хочешь рассердить меня?
О, он был великолепен! Нечеловечески, непостижимо! И такой живой! Он, казалось, излучал энергию. Но Дженни была тверда как сталь.
– Где Том? – спросила она.
– Ты не думала о нем, – усмехнулся Джулиан.
Это была правда, Дженни не думала. Не постоянно, не все время, не так, как раньше, когда она не считала себя самостоятельной личностью, а лишь частью единого целого: Том-и-Дженни. Но это неважно.
– Я пришла за ним, – сказала она. – Мне не нужно думать о нем каждую минуту, чтобы продолжать любить. Я хочу, чтобы он вернулся.
– Тогда выиграй. – Голос Джулиана был холоден и зловещ, как хрупкий лед.
Он вставил факел в широкую горизонтальную трещину в стене. Дженни не смотрела до этого момента по сторонам – когда Джулиан рядом, было очень трудно сосредоточиться на чем-нибудь, кроме него, но сейчас она увидела, что находится как раз в таком месте, которое представляла себе раньше. Замкнутое пространство, едва ли больше, чем ее спальня, С трех сторон – скальная порода, четвертая стена сложена из крупных камней.
Под трещиной, из которой торчал факел, находилось что-то похожее на естественную лестницу, ступеньки которой расширялись к низу.
«Как уступы водопада в аттракционе «Рудник», – подумала Дженни, – но только без воды».
Она увидела свой фонарик, батарейки которого, очевидно, сели, – он валялся на нижней ступеньке.
В помещении не было ни входа, ни выхода. Потолок нависал над самой головой. Казалось, он вот-вот обрушится. Сердце екнуло.
