переставляя ногами то и дело спрашивая:
– Она поправится? Да? Скажи да.
Глава 2
Бортовой «Урал» с тентом медленно подкатил к контрольной линии осмотра и остановился, мерно урча двигателем. Из кабины вышел прапорщик в промасленном камуфляже, достал из нагрудного кармана путевой лист и не спеша пошел к зданию КТП. В комнате за столом его уже ждал дежурный по парку. Военные молча пожали друг другу руки. Дежурный взял путевой лист, открыл журнал выхода машин и стал его листать, тянул время.
– Не везет тебе, Сивец, на начальников. Года не прошло, как одного похоронил, второй преставился.
– Все мы под богом ходим.
– Когда вернешься? На похороны успеешь?
– Успею. Груз скину и обратно. Надо же командира проводить, как положено.
– Что везешь? Накладную на груз и сопроводительный лист покажи.
Сивец вскипел:
– А тебе дело? Ставь свою закорючку и отпускай с богом.
Дежурный прапорщик с улыбкой посмотрел на Сивца и с издевкой в голосе продолжал:
– Не поминай всуе имя господа своего, Сивец. Порядок должен быть.
– С каких это пор ты такой правильный стал, Леха?
– Лехой, у моего батьки быка звали, а я Алексей Михайлович Подготко. Тем более для таких как ты – салабонов. Я двадцать семь лет в армии, а ты – без году неделя. Накладная на груз где?
– Есть накладная. На тебе накладную. Вот тебе документы водителя. Вот предрейсовый медосмотр и права в придачу. Что еще тебе показать, правильный ты наш?
Дежурный повертел бумаги и довольный собой выпалил:
– На сопроводительном листе нет подписи начальника РАВ.
– Михалыч, побойся бога! Как я тебе подпись у покойника возьму! Кто же знал, что он... того. Наряд горит! Груз передать надо в срок! Что мне теперь ждать когда назначат очередного самоубийцу? Прости господи! Не доставай, Михалыч. Давай я за покойника распишусь? Он уже не обидится. А тебя я, Алексей Михайлович, отблагодарю. Мы вопрос решим. Рассчитаюсь. Не за себя, за дело же радею.
– Рассчитаешься? – глаза дежурного сузились, а голос перешел на шепот, – ты со мной еще за прошлый раз не рассчитался. Просил же снарядных ящиков, баньку обшить?
– Вот оно что! Ну прости – бес попутал. Замотался, забыл совсем. Служба проклятая. А я думаю – чем хорошего человека обидел? Все! Вернусь с рейса, я тебе ящиков на баньку, цинков под рассаду. А сейчас, чтобы без обид, я тебе компенсирую. Где посуда?
Сивец достал из внутреннего кармана «хэбэ» плоскую флягу, отвинтил крышку и налил в уже подставленные граненые стаканы.
– Чистый спирт. Давай, Михалыч, помянем начальника моего. Царство ему небесное.
Они выпили не чокаясь и закурили «Беломорканал». Сивец взглянул на часы:
– Ну мне пора. Надо затемно до базы добраться.
– Езжай, но предупреждаю, Сивец, в последний раз. Больше не выпущу.
Прапорщик кивнул, собрал документы и бумаги и пошел к машине, где его уже ждал встревоженный водитель.
– Что так долго? Случилось что?
– Случилось! Подписи Кучумова на бумагах не поставил почему, падло? Хорошо, что этот козел старый заметил. Если бы ВАИ где тормознуло – засыпались бы.
– Не ори! Сам знаешь – не до того было. Прошлепал. А потом, у нас же пропуск с красной полосой, не досмотровые мы!
– Кретин! Груз нельзя досматривать, а документы проверили бы и на штрафплощадку. Нам за этот груз яйца оторвут. Иди в кабину! Заводи!
Водитель залез в кабину и, спокойно глядя в глаза прапорщику, улыбнулся щербатым ртом:
– Достанешь ты меня, Кадило. Пришью по тихой грусти.
Машина завелась, подъехала к воротам. Из КТП выбежал заспанный солдатик, открыл замок и распахнул ворота. Щербатый вывел «Урал» из парка на асфальт трассы и нажал на газ.
Ночь подходила к концу, а утро еще не наступило. В голове как кадры кинофильма мелькали события последних дней: вокзал, цыганка, река, пистолет в руке Кучума, тело Ани с ножом в груди, белые халаты врачей, вой милицейской сирены. Оперативники спросили документы, задали несколько вопросов, без объяснений посадили в машину и повезли в районный центр. На ночь глядя, никто с ним разбираться не стал – просто заперли в камеру. Все это время он не мог сосредоточиться, собраться с мыслями. Сказывались усталость и нервное напряжение. А передышка была нужна. Он спал минут пятнадцать, проснулся резко, словно что-то толкнуло его. Сна как не бывало. В темноте медленно прорисовывались контуры маленького, с решеткой окна КПЗ. Сотый раз Филатов задавал себе вопрос – что же все-таки произошло. В том, что Кучумов не мог убить Аню, а потом застрелиться, он был уверен. Он знал Сергея не один год, знал, как тот ценил жизнь, видел как Кучумов любил Аню. Кроме того, Филатов доверял своей интуиции. Она его никогда не подводила. Значит версия номер один – убийство, инсценированное под самоубийство. Вопрос кто и зачем. Ограбление? Ценные вещи были на месте, хотя какие у офицера ценные вещи? Холодильник, телевизор, пылесос. Деньги? Отпадает. В разговоре Сергей говорил, что все сбережения ушли на подготовку свадьбы, но убийцы могли этого не знать. Версия два – это подстава под него, Филатова. Маловероятно, но не исключено. Третья версия – Кучумов кому-то стал поперек горла. Кому и где? Вопросов было много, слишком много. Сидя за решеткой их не решить. Филатов встал, подошел к двери и стал методично, с равными промежутками, наносить по ней удары.
Филатова вели на допрос двое милиционеров. Первый шел впереди, второй – позади Юрия. Запястья рук Филатова были соединены наручниками. Переходы, решетки, металлические двери камер – тянулись бесконечной чередой. Переход, коридор, лестница, еще одна лестница, снова коридор – и пришли. Остановили перед крайней дверью в конце длинного коридора. Милиционер, который шел впереди, заглянул в кабинет и привычно скомандовал:
– Стоять. К стене. Входи.
Филатов прошел в ярко освещенную солнечным светом комнату. Следом за ним двинулся конвоир.
– Сержант, подождите за дверью, – услышал Филатов голос человека, которого сразу и не заметил. Постепенно глаза привыкли к свету, и Юрий смог осмотреться. За столом сидел полный, лысоватый мужчина в светлой рубашке с потными пятнами и галстуке.
– Майор Калачик, – представился он, – присаживайтесь. Разговор у нас будет долгим.
Филатов сел на предложенный стул и закинул ногу за ногу, давая понять, что за себя он постоять сумеет.
– Я арестован и в чем-то обвиняюсь? Если нет, прикажите снять с меня наручники. Презумпцию невиновности еще никто не отменял.
Такое начало допроса следователю явно не понравилось. У Филатова Калачик тоже симпатии не вызвал. Внешность соответствовала фамилии. Он всем своим видом напоминал только что вынутый из печи румяный, пышущий жаром калач.
– По поводу наручников – сами виноваты. Не надо раздражать своим поведением охрану. А обвинения я вам никакого не предъявляю. Пока!
Реплика по замыслу следователя должна была произвести эффект. Филатов нашел ее слишком театральной.
– По-другому я бы к вам не попал. Меня здесь держат уже почти десять часов.
