виноваты.
Марина закрыла глаза, залпом выпила коньяк и тут же икнула.
— Закуси, — подавая кусок мяса, наколотый на вилку, произнес Самусев.
— А вы что же не пьете, Адам Михайлович?
— Я за рулем, мне нельзя.
— Действительно вся документация сгорела?
— Не только документация сгорела, все сгорело. Там комиссия сейчас из Москвы приехала, разборки идут по полной программе.
— Федора посадят? — вновь спросила женщина.
— Что ты заладила как пономарь одно и то же? Посадят, не посадят…
— Мне знать надо.
— Кто ж тебе скажет…
За окном шумел ветер, ветви хлестали по стеклам. А в гостиной пахло коньяком, дымом, жарко пылал камин. Было уютно и тепло. Верить женщине не хотелось.
— Федор говорит, что один садиться не будет. Самусеву Марина доверяла, он ей не внушал опасения. Основательный был мужчина, да и должность занимал соответствующую своему солидному виду, как?никак заместитель директора крупного номерного завода.
— Федор, когда ко мне пришел, сказал, что один садиться не будет. Он сказал, если что, то он всех за собой потащит.
— Так и сказал? Небось пьяный был в стельку. Кого он заложит, что он знает?
— Я все знаю, — оторвав, голову от стола, прохрипел Федор Муратов.
— Лежи, Федя, не болтай чушь. Ничего ты не знаешь и никому ничего не скажешь.
— Все скажу! Все! Если наручники защелкнутся, я молчать не стану, — и Федор Муратов захохотал, сползая на пол.
— Давай?ка его на диван перенесем.
— Да–да, — ответила Марина.
Вдвоем они взялись волочить тяжеленного Федора на диван. Федор что?то невнятное хрипел, бурчал, матерился, буквально изрыгал проклятия на головы всех живых и мертвых. Но ни Марину, ни тем более Самусева этими словами он пронять не мог.
Все знали, Федор человек не сдержанный на ругань, да к тому же и пьяница. Правда, на работе даже чуть выпивши Муратова никто никогда не видел. Он, как правило, отводил душу после работы, заезжал либо на квартиру к Марине, либо вместе с ней приезжал на дачу. И уж здесь давал волю своим необузданным порокам. Щедрость Федора Муратова, как и его чувства, границ не имела. Он дарил своей любовнице все, что та ни пожелает. Увидит что?нибудь золотое, блестящее и лишь скажет Муратову:
«Феденька, глянь какая симпатичная вещичка», — и уже через день–два эта вещичка оказывается в руках Марины.
О существовании у Федора любовницы знали многие. Не известно о ней было лишь жене Муратова.
— Слушай, родная, — сказал Адам Михайлович, — так он что, и вчера трезвый говорил, что всех сдаст?
— Во всяком случае, мне так говорил. Вспомнила! — всплеснула руками Марина.
— Что ты вспомнила? — насторожился Самусев.
— Концовку анекдота вспомнила! — и Марина принялась хохотать. Хохот ее был истеричным.
Адама Михайловича пьяная бестолковщина уже изрядно утомила и начала просто–напросто раздражать. Он то приехал сюда решить совсем другой вопрос и, надо сказать, ответ на него уже получил.
— Марина, успокойся! Выпей воды.
— Не могу я больше пить! — высокая грудь Марины в разрезе блузки дрожала. — Не могу я пить! Икота начнется.
— Не хочешь, как хочешь. Послушай, родная, где?то у Федора ружье есть и патроны.
— Конечно есть. В шкафу платяном стоит, в его кабинете. А зачем оно вам, ворон стрелять будете?
— Боюсь я, Марина, через поселок идти, разные люди здесь ходят, лихие люди. Дай?ка мне ружье на всякий случай.
— Федор ругаться станет.
— Я завтра с утра его назад привезу. Марина, пошатываясь, подошла к мертвецки
пьяному Муратову и принялась копаться в его карманах.
— Ага, вот! — она вытащила связку ключей и, так же пьяно пошатываясь, двинулась к белой двери. И если бы Адам Михайлович ее не направлял, то она наверняка ударилась бы в стену.
Женщина была горячая, упругая телом, и Адам Михайлович даже почувствовал легкое возбуждение и озноб, когда прижал Марину к себе.
— Ну, ну, Адам Михайлович, что это вы ко мне пристаете? Ружье, взятое без его разрешения, Федор вам еще простит, но если узнает, что вы и меня в придачу взять захотели, то ему это не понравится.
— Ему уже все равно. Открывай, открывай скорее! — держа женщину правой рукой за талию, бормотал Адам Михайлович.
Ключ захрустел в замке, дверь распахнулась. В кабинете было темно и холодно, тяжелые шторы на окне плотно сомкнуты. Женщина пошарила по стене, нащупала выключатель.
— Вот в этом шкафу, — бормотала Марина, пытаясь маленьким ключиком открыть платяной шкаф. Она отодвинула плечики с одеждой, за которыми прятался узкий, как пенал, металлический ящик, выкрашенный в коричневый цвет. Затем длинным медным ключом открыла железный ящик и вытащила охотничье ружье — красивую дорогую двустволку.
— Вот винтовка, — сказала она.
— Это не винтовка, Марина, это ружье. А патроны где Федор хранит?
— Я здесь все знаю, каждую вещичку, где что лежит. От меня у Федора нет никаких секретов.
— Точно никаких?
— Абсолютно, — тряхнула кудрявой головой Марина, — никаких!
— Ну и где же лежат патроны?
— В письменном столе, в нижнем ящике.
Она долго возилась, стоя перед столом на коленях, открыла его, криво выдвинула ящик.
— Вот они, родимые, Адам Михайлович, берите, сколько хотите.
В ящике письменного стола оказались две картонные коробки. На одной из них шариковой ручкой было крупно написано: «Картечь». Адам Михайлович взял два патрона, затем поднял ружье, лежащее на ковре. Переломил его, сунул патроны в стволы, защелкнул.
— Тяжелое оно. И как это мужчины не ленятся с такими ружьями по лесу ходить? Мы две недели назад с Федором ворон стреляли… — И как? — спросил Адам Михайлович.
— Две он застрелил. А я, как ни старалась, так ни в одну и не попала.
— Понятно, — Адам Михайлович Самусев тихо взвел курки. Они мягко щелкнули.
Марина поднялась от стола и вновь икнула.
— Не собиралась я сегодня пить, да настроение паршивое. И вы меня все упрашивали, а я девушка такая, что отказать красивому мужчине не могу, вот вы и воспользовались женской слабостью. И напилась, черт бы меня подрал, — она увидела, как стволы медленно поднялись и застыли на уровне ее груди. — Э, э, я не боюсь, — сказала она, — не надо так шутить. Федор говорит, что ружье на людей нацеливать нельзя, оно может выстрелить, — как мать непонятливому ребенку, говорила женщина.
— Конечно, может выстрелить.
— Вы меня так соблазнить хотите?
— Может быть…
— Оружие в руках мужчины меня всегда возбуждает…
Женщина прижала ладони к груди и пьяно улыбнулась. В этот момент громыхнул выстрел. Марину отбросило к стене, и она медленно осела. Ее розовая блузка на груди стала красной, кровь сочилась сквозь
