в каком приносили семя для Мерена. Ханна убрала сосуд из поля зрения Таиты, и он услышал легкий звук: Ханна ложкой набрала содержимое сосуда. Мгновение спустя он ощутил холод в области открытой раны в паху и легкое прикосновение семени. Оно сопровождалось острым жжением. Таита подавил это ощущение и тут же сквозь полуоткрытые веки увидел кое-что еще.
Он впервые понял, что у дальней стены стоит новая, незнакомая фигура. Высокая, величественная, закутанная с головы до пят в тонкий черный шелк, она появилась беззвучно. Единственным движением было легкое поднятие ее груди при каждом вздохе. Грудь под шелком была определенно женской, совершенных величины и формы.
Таиту охватило всепоглощающий благоговейный страх. Он открыл Внутреннее Око и увидел, что у неизвестной нет ауры. И уверился, что это сама Эос, а не одна из ее призрачных личин, – Эос, с которой он пришел сразиться.
Он хотел сесть и бросить ей вызов, но едва попытался выйти на уровень полного сознания, боль обрушилась на него и заставила отступить. Он хотел заговорить, но с языка не сорвалось ни звука. Таита мог только смотреть на Эос. Потом он почувствовал легкое прикосновение к вискам. Он знал, что это не Ханна: Эос пыталась проникнуть в его сознание и завладеть его мыслями. Он быстро воздвиг в сознании барьеры, чтобы помешать ей. Легкое прикосновение исчезло: Эос ощутила его сопротивление и, как опытный поединщик, отступила. Он представил себе, как она стоит, готовая нанести неожиданный удар. Эос впервые осторожно проверила его защиту. Таита понимал, что должен чувствовать угрозу, испытывать страх и отвращение к ее злобности, чуять страшную тяжесть зла, однако, напротив – ощутил сильнейшее влечение к злодейке. Деметер предупреждал о ее красоте и о том, как эта красота действует на мужчин; Таита хотел усилить оборону, но понял, что по-прежнему жаждет смотреть на Эос и ее роковую красоту.
В этот миг Ханна перешла к краю стола и закрыла обзор. Таита хотел крикнуть, чтобы она отошла, но теперь, когда он не видел Эос, к нему вернулось самообладание. Ценное открытие! Теперь он знает, что, если не смотреть прямо на нее, влечению к ней, каким бы сильным оно ни было, можно противиться. Таита уставился в потолок, позволяя боли так разыграться, чтобы она подавляла возникшее у него животное стремление. Теперь Ханна перевязывала рану, и он сосредоточился на ощущении ее рук и полосок льняной ткани, накладываемых на тело. Закончив, Ханна вновь подошла к нему сбоку. Таита увидел дальнюю стену, но Эос исчезла. Остался только слабый эфирный след ее пребывания, призрачная сладость, витающая в воздухе, как изысканный аромат.
Место Ханны во главе стола заняла доктор Рии; она открыла Таите рот и вставила между челюстями деревянные клинья. Он почувствовал, как она берется щипцами за первый его зуб, и подавил ощущение боли еще до того, как та началась. Рии было не занимать опыта: она очень быстро удалила все зубы. Таита опять ощутил жжение семени, нанесенного на открытую рану, и уколы иглы, закрывавшей рану стежками.
Два лекарских помощника осторожно сняли Таиту с каменного стола и уложили на легкие носилки. Мага понесли в его комнату, Ханна шла рядом. В комнате она проследила за тем, как его перенесли на матрац, и распорядилась насчет того, чтобы Таите было удобно и чтобы о нем заботились.
Наконец она присела на пол рядом с ним.
– Один из помощников днем и ночью будет рядом. При любом изменении твоего состояния сразу пошлют за мной. Если тебе что-нибудь понадобится, дай знать. Я буду приходить к тебе по утрам и вечерам менять повязку и наблюдать за твоими успехами, – сказала она. – Мне не нужно напоминать о том, что ждет впереди. Ты присутствовал при укоренении семени в глазу твоего любимца. Помнишь, какую боль и неудобства он терпел. Тебе известен и обычный ход событий: три дня почти без боли, шесть дней боли и облегчение на десятый день. Однако твоя рана гораздо обширней, чем была у храброго Камбизеса, поэтому и боль будет острей. Тебе понадобится все твое умение, чтобы справляться с ней.
Предсказания Ханны оправдались и на сей раз. Первые дни принесли лишь легкое неудобство – тупую боль в низу живота и жжение, когда Таита мочился. Во рту болело сильнее. Было трудно удержаться и не трогать каждую минуту языком швы, наложенные Рии на десны. Таита не мог есть ничего твердого и питался одной похлебкой с растертыми овощами. Ходил он с большим трудом. Ему приготовили пару костылей, но магу требовалась посторонняя помощь, чтобы добраться до умывальной, когда он хотел воспользоваться ночным горшком.
Ханна пришла менять повязку. Таита опустил взгляд и увидел, что рана покрылась мягким липким струпом, словно смолой, какая течет из надрезанной коры акации. Ханна старалась не трогать этот струп, а на бинты, чтобы они не прилипали к ране, накладывала особую мазь, приготовленную доктором Ассемом.
На четвертое утро Таита проснулся от столь острой боли, что не сдержал крик и напряг все силы души и рассудка, чтобы справиться с болью. Лекарский помощник бросился к нему и сразу послал за Ханной. К тому времени как она пришла, Таита уже собрался с силами и мог умерять боль настолько, чтобы разумно отвечать на вопросы.
– Тяжело, – сказала Ханна, – но ты ведь знал, что так будет.
– Ничего подобного я никогда не испытывал. Мне на живот словно вылили расплавленный свинец, – прошептал Таита.
– Могу попросить доктора Ассема приготовить снадобье.
– Нет, – ответил Таита. – Я справлюсь сам.
– Еще шесть дней, – предупредила Ханна. – Может, и дольше.
– Переживу.
Боль была страшная и непрерывная. Она заполняла все его существо, вычеркивая остальное. Он не думал ни об Эос, ни даже о Фенн. Боль была всем.
В часы бодрствования Таита с трудом, но умудрялся сдерживать боль, однако стоило ему заснуть, и оборона слабела, боль прорывала ее. Он мгновенно просыпался, стеная и всхлипывая. Его постоянно так и подмывало попросить у доктора Ассема дурманное зелье, но всеми умственными и душевными силами маг боролся с этим искушением. Опасность впасть в забытье пугала сильнее боли. Решимость – единственное оружие, которое оставалось у него против Эос и Лжи.
На шестой день боль ослабла, но тут же сменилась зудом, сопротивляться которому было почти так же трудно. Таите хотелось сорвать повязку и ногтями разодрать свою плоть. Единственным облегчением была смена повязок. Сняв запачканные бинты, Ханна промывала плоть Таиты теплыми травяными настоями, которые действовали успокаивающе.
К этому времени струп, покрывавший нижнюю часть его живота и пах, затвердел и почернел; теперь он напоминал шкуру большого крокодила из лазурного озера. Облегчение приходило ненадолго. Как только Ханна перевязывала рану свежими бинтами, зуд возвращался с прежней силой. Он доводил Таиту до сумасшествия. Казалось, ему не будет конца. Таита потерял счет дням.
Однажды пришла Рии. Помощники развели челюсти Таиты, и она удалила с десен швы. Из-за боли, причиняемой основной раной, Таита совсем забыл о них. Однако испытанное им небольшое облегчение укрепило его решимость.
Однажды утром, проснувшись, Таита испытал такое облегчение, что даже застонал. Боль и зуд прекратились. Таита испытал такое блаженство, что тут же погрузился в глубокий сон и проспал целые сутки. А когда проснулся, увидел сидящую рядом Ханну. Пока он спал, она сняла повязки. Таита до того устал, что не сознавал, что она делает. Он поднял голову, и Ханна посмотрела на него с гордостью собственницы.
– Главную опасность всегда представляет омертвление плоти, но его нет и следа. Нет и лихорадки. Семя принялось по всей области. Ты переплыл море боли, – сказала она. – Учитывая величину и глубину твоей раны, можно сказать, что ты проявил исключительную выносливость и мужество, хотя иного я от тебя и не ожидала. Теперь можно удалить катетер.
Медная трубка вышла без осложнений, и Таита вновь испытал облегчение и радость. Он сам удивился тому, насколько ослаб из-за перенесенных испытаний. Ханне и лекарскому помощнику пришлось самим посадить его. Таита посмотрел вниз, на свое тело. Он и раньше был худ, но сейчас превратился в сущий скелет. Плоть растаяла, выступили ребра.
– Струп начинает сходить, – сказала Ханна. – Посмотри, как он приподнимается и отслаивается по
