— Конечно, — сказала капитан.
У неё был чистый, чёткий голос с едва заметным акцентом.
— Это специалист по метеоритам Музея Ллойда, доктор Сэм МакФарлэйн.
Капитан через стол пожала руку МакФарлэйна.
— Салли Бриттон, — сказала она, а рука оказалась холодной и сильной. И теперь МакФарлэйн понял, что её акцент — лёгкая шотландская картавость. — Добро пожаловать на борт, доктор МакФарлэйн.
— А это доктор Рашель Амира, математик из моей команды, — по порядку продолжил Глинн. — И Евген Рошфорт, ведущий инженер.
Рошфорт с нервным кивком вскинул взгляд, его умные, чем-то обуреваемые глаза так и стреляли вокруг. На нём был одет синий блэйзер, который можно было бы считать приемлемым, не будь он сделан из полистирола, который блестел в огнях обеденного зала. Взгляд упал в глаза МакФарлэйна, затем стрельнул куда-то ещё. Он казался сконфуженным.
— И, наконец, доктор Патрик Брамбель, корабельный врач. Знаком с высокими широтами.
Брамбель одарил собравшихся весёлым взглядом и слегка поклонился, как японец. Пожилой мужчина с хитрым видом и резкими чертами лица. Тонкие параллельные морщинки следовали линии бровей, узкие сутулые плечи и голова, безволосая, как изделие из фарфора.
— Вы уже работали корабельным врачом? — Вежливо поинтересовалась Бриттон.
— Если бы всё зависело только от меня, нога моя не ступала бы на берег, — сказал Брамбель, его голос был сух и звучал с ирландским акцентом.
Бриттон кивнула, вынимая свою салфетку, разворачивая и укладывая на колени. Её движения, пальцы, манера вести разговор — всё несло в себе экономичность движений, подсознательную тягу к эффективности. Она казалась настолько спокойной и уравновешенной, что на МакФарлэйна это производило впечатление некой защитной реакции. Когда он поднял свою собственную салфетку, то обнаружил карточку, размещённую в центре стола на серебрянном подносе, на которой было отпечатано меню. То гласило: мясной бульон «Ольга», ягнёнок «Виндалу», поджаренный по-лионски цыплёнок, тирамизу. Он протяжно свистнул.
— Вам не нравится меню, доктор МакФарлэйн? — Спросила Бриттон.
— Как раз наоборот. Я ожидал сэндвичи с яйцами и салатом — и фисташковое мороженое.
— Хорошее питание — это традиция на борту судна, — отметила Бриттон. — Наш главный повар, господин Сингх, один из лучших поваров в море. Его отец готовил британским адмиралам ещё в те дни, когда Индия была под властью Англии.
— Ничто не напомнит о том, что вы смертны, лучше, чем хорошее «Виндалу», — сказал Брамбель.
— Начнём с начала, — сказала Амира, потирая руки и осматриваясь. — Где стюард? Я умираю по коктейлю.
— Мы разделим вот эту бутылку, — сказал Глинн, указывая на открытую бутылку «Шато Маржо», которая стояла рядом с цветами.
— Клёвое вино. Но перед обедом ничто не сравнится с сухим мартини «Бомбей». Даже если обед в полночь, — рассмеялась Амира.
Глинн заговорил снова:
— Прошу прощения, Рашель, но на борту этого судна пить спиртсодержащие ликёры запрещено.
Амира посмотрела на Глинна.
— Спиртсодержащие ликёры? — Повторила она с коротким смешком. — Это для меня новость, Эли. Ты присоединился к Лиге Воздержания Женщин-Христиан?
Глинн спокойно продолжил.
— Капитан разрешает стакан вина до или вместе с ужином. На борту нет ничего крепче.
Казалось, на голову Рашель свалилась лампочка. Шутливое выражение сменил внезапный румянец. Её взгляд метнулся к капитану, затем обратно.
— Ох, — произнесла она.
Проследив за взглядом Рашель, МакФарлэйн заметил, что лицо Бриттон под загаром слегка побледнело.
Глинн продолжал смотреть на Рашель, и её пунцовые щёки разгорались всё ярче.
— Думаю, ты согласишься, что качество этого бордо компенсирует ограничение.
Амира сидела молча, на её лице отчётливо проступало смущение.
Бриттон взяла бутылку и наполнила стаканы всем за столом, за исключением себя. Какая бы тайна здесь не скрывалась, подумал МакФарлэйн, момент уже прошёл. Когда стюард поставил перед ним тарелку с бульоном, он мысленно поставил себе зарубку на память — как-нибудь спросить об этом Рашель.
Шум болтовни с соседнего стола стал громче, заполняя короткую и неловкую паузу. Там Мануэль Гарза своей бычьей лапой намазывал маслом ломоть хлеба и ржал над какой-то шуткой.
— На что это похоже — управлять таким большим кораблём? — Спросил МакФарлэйн. И это был не просто вопрос, который ставят, чтобы прервать молчание: что-то в Бриттон его заинтриговало. Он хотел посмотреть, что лежит под этой милой, совершенной наружностью.
Бриттон зачерпнула полную ложку бульона.
— В определённом смысле, эти новые танкеры практически управляют сами собой. Я заставляю команду следить за тем, чтобы всё было в порядке и устранять неполадки, если они случаются. Такие суда не любят мелких вод, не любят поворачивать и не любят сюрпризов. — Она опустила ложку. — Моя работа заключается в том, чтобы те и не происходили.
— Вам, случаем, не по душе, командовать, ну… старой ржавой посудиной?
Ответ Бриттон был тщательно взвешен.
— Некоторые вещи в море привычны. Корабль не останется в таком виде навсегда. На обратном пути я собираюсь заставить каждую пару рук наводить порядок.
Она повернулась к Глинну.
— Кстати говоря, я бы хотела попросить вас кое о чём. Эта наша экспедиция достаточно… необычна. В команде ходят толки.
Глинн кивнул.
— Конечно. Завтра, если вы соберёте всех вместе, я с ними поговорю.
Бриттон одобрительно кивнула. Стюард вернулся, неслышно меняя тарелки на новые. От стола поднимался благоухающий аромат кэрри и фиников. МакФарлэйн с головой зарылся в «Виндалу» и лишь спустя пару мгновений понял, что, похоже, это самое острое блюдо, которое когда-либо ел.
— Ох, ох, классно-то как, — пробормотал Брамбель.
— Сколько раз вы огибали Горн? — Спросил МакФарлэйн, делая большой глоток воды. Он чувствовал, как на лбу выступает пот.
— Пять раз, — сказала Бриттон. — Но эти рейсы всегда совершались в разгар лета южного полушария. Тогда намного меньше шансов столкнуться с непогодой.
Что-то в её тоне заставило МакФарлэйна почувствовать себя неуютно.
— Но судну таких размеров и настолько мощному нечего бояться шторма, не так ли?
Бриттон сдержанно улыбнулась.
— Район мыса Горн не похож ни на что на свете. Пятнадцатибалльный шторм — обычное дело. Несомненно, вы слышали о знаменитых «вилли-во»?
МакФарлэйн кивнул.
— Так вот, там есть ещё один ветер, намного страшнее, хотя и менее известный. Местные называют его
— Но даже самый сильный ветер не может повлиять на «Рольвааг»? — Спросил МакФарлэйн.
— Пока у нас есть маневренность, конечно, всё в порядке. Но кладбищенские ветра сталкивают беспечные или беспомощные суда к югу, в Ревущие Шестидесятые. Так мы называем промежуток между Южной Америкой и Антарктидой. Для моряка это худшее место в мире. Там образуются гигантские волны, и это единственная область, где и волны, и ветер могут вместе огибать землю круг за кругом, не сталкиваясь
