сорвавшись с неверной руки, полетела по иной траектории, чем рассчитывал хозяин. – Ну, ищи! – крикнул Кублицкий.
Герольд дважды тявкнул и, проваливаясь в снег, полез в сугробы. Кублицкий продолжал двигаться по тропинке, даже не обращая внимания на лужи, скованные тонким хрустящим льдом, ступая на них, прислушиваясь к легкому хрусту.
– Герольд! Герольд! – позвал он своего друга, остановился и осмотрелся. Пса нигде не было видно. – Герольд, ко мне!
В ответ Евгений Петрович услышал странный звук, смесь рычания с лаем.
– Неужели что-то случилось? – подумал он и по сугробам направился в ту сторону, откуда слышались угрожающие звуки.
По сугробам пробираться было не так-то просто.
Наст проваливался, ноги уходили в снег выше колена, в голенища набивался снег.
«Будь ты неладен! – подумал о своем псе Евгений Петрович. – Из-за тебя придется сапоги сушить».
Пес стоял в небольшой ложбинке, зло рыл лапами снег, который все время осыпался.
– Ну, что ты там нашел? – благодушно спросил Евгений Петрович.
Герольд лишь на секунду поднял лохматую голову, посмотрел на хозяина и жалобно тявкнул. А затем принялся рыть с удвоенной силой. И только сейчас Евгений Петрович разглядел, что из снега торчит нога в ботинке с рифленой подошвой.
– Герольд, ко мне! – испуганно и зло прокричал Евгений Петрович.
А пес не унимался, продолжая разгребать снег и ветки, которыми был забросан труп. Уже открылась вторая нога и бедро, только тогда Кублицкий догадался схватить пса за ошейник и оттащить. Пес же рвался к страшной яме, в которой лежал труп. В том, что это труп, а не пьяный, сомнений не было, голень была обледеневшая и разбухшая.
– Герольд! Герольд, уходим! – пристегнув поводок, потащил пса Кублицкий. – Уходим отсюда!
Пес не слушался, он тянул хозяина к яме.
– Идем, идем же!
Дорога назад показалась очень длинной – с каждым шагом Ярославское шоссе с мчащимися автомобилями не приближалось, а, наоборот, отдалялось. Изнурительная ходьба напомнила Евгению Петровичу бег на месте: бежишь, бежишь, высоко поднимаешь колени, а толку никакого, одна усталость. Ему хотелось кричать, звать на помощь. Но кого позовешь в столь позднее время и в чем, собственно, должна состоять помощь?
На шоссе появилась машина ГАИ. Евгений Петрович отчаянно замахал руками. Автомобиль, проехав метров десять, затормозил, затем сдал назад, замигав синим маячком.
– Что случилось? – опустив боковое стекло, поинтересовался лейтенант.
– Там труп.
– Вы уверены?
– На кладбище труп.
– На кладбище, папаша, трупов хоть отбавляй, – заулыбался лейтенант.
– Да нет, вы меня не поняли, лейтенант, собака разрыла, в снегу лежит…
Лейтенант понял, дело серьезное. В его руках появилась рация.
– Мы, понимаете ли, по другой части специализируемся, – объяснил он Кублицкому. – Вот если бы на дороге лежал труп или у вас машину угнали, то тут ваше обращение по адресу. А трупы на кладбище – это не наш профиль.
– Так что делать? – заглядывая в глаза лейтенанту и сержанту, сидевшему за рулем, спросил Евгений Петрович.
Пес, прижавшись к ноге, рычал.
– А собака ваша? – осведомился лейтенант.
– Моя, моя. Он-то и нашел.
– Сейчас доложим, приедут другие, разберутся. А вы подождите.
– Подождать можно, но что бы приехали…
И лейтенант принялся вызывать по рации седьмого, затем девятого, а затем десятого. И наконец со стороны центра города появился милицейский «уазик», в котором находились лейтенант и два сержанта.
– Ну, чего у вас тут?
– Гуляли мы с псом…
– Да вот, мужчина говорит, что его пес труп откопал.
– Где?
– Возле кладбища, в кустах, в яме.
– Черт бы подрал! – лейтенант понял, что на машине туда не подъедешь, придется тащиться по снегу, а старик мог чего-нибудь да напутать.
Запах же, шедший от Кублицкого, свидетельствовал о том, что тот принял на грудь не меньше стакана водки.
– Покажете. Только пса при себе держите. А может, почудилось? Такое бывает.., крокодильчики, чертики по плечам прыгают.
– Да бросьте вы, – усмехнулся Евгений Петрович, – я ногу видел.
– Одну? Две?
– Две ноги.
– Ну, значит, точно человек. Было бы четыре, значит, лошадь.
– Я поехал, – осклабился гаишник.
Милиционеры двинулась следом за Евгением Петровичем. А тот на ходу пояснял:
– Мы тут с Герольдом каждый день гуляем, я живу на Сержантской улице, на той, что за церковью. Каждый день, представляете, утром, правда, во дворе, а вечером и по выходным сюда ходим. Я же еще работаю, хоть и на пенсии…
– Понятно, понятно, – поддакивали сотрудники правоохранительных органов, двигаясь вслед за Евгением Петровичем, которого буквально тащил за собой огромный пес.
Наконец они добрались до ямы. Лейтенант посветил фонариком.
– Точно труп, – сказал он, обращаясь к своим подчиненным, – вызывайте бригаду, пусть разбираются, что к чему. А вам спасибо. Кстати, документы у вас с собой есть?
– Конечно есть. Пенсионное удостоверение пойдет?
Вот и пропуск в депо есть, – трясущимися руками Евгений Петрович Кублицкий подал документы.
– Я возьму.
– и – Пожалуйста.
Лейтенант посветил фонариком, рассматривая печати и фотографию еще не старого мужчины, мало напоминавшего сегодняшнего Евгения Петровича.
– Ну, что, Евгений Петрович, вы можете идти, – тут же на месте был составлен протокол. – Пока никому ничего не говорите.
Евгений Петрович Кублицкий нехотя двинулся в направлении своего дома. Первый испуг уже прошел, теперь его одолевало любопытство, что да как, что за мужчина лежит в яме, засыпанный ветками и снегом, как давно он лежит, сам замерз, или его убили, сколько времени он уже лежит в снегу? На эти вопросы у Евгения Петровича ответов не было. Ему даже стало обидно, что он и его Герольд вдруг стали никому не нужны. А ведь он-то бегал, старался, машину остановил…
Вернувшись с прогулки, Евгений Петрович загнал пса в ванную и неожиданно для того дважды шампунем тщательно вымыл его всего, а не только лапы, как делал это каждый день после прогулок.
Когда мокрый пес улегся на коврик возле батарея, Евгений Петрович принялся звонить знакомым и рассказывать о том, что с ним и с Герольдом случилось.
Но рассказ получался каким-то куцым и не очень убедительным. Единственное, что запомнил Евгений Петрович четко, так это надпись на подошве рифленого ботинка. Надпись была латинскими буквами: «Трейлер». Это он повторял несколько раз за один рассказ.
Когда же он позвонил дочери, жившей на другом конце Москвы, та зло сказала:
