– Рад слышать, – ответил Пендергаст, подняв на нее глаза.
Затем он что-то сказал по-китайски. Хозяйка наполнила чаем пакет, взвесила его, запечатала, написала цену на пластиковой этикетке и протянула пакет Норе.
– Это для меня? – спросила девушка.
Пендергаст молча кивнул.
– Я не хочу от вас никаких подарков.
– Прошу вас, возьмите. Этот чай весьма способствует пищеварению, и кроме того – он прекрасный антиоксидант.
Нора с недовольным видом взяла пакет в руки и, увидев цену, воскликнула:
– Постойте! Неужели двести долларов?!
– Вам хватит его на три-четыре месяца, – ответил Пендергаст. – Совсем недорого, если принять во внимание...
– Послушайте, мистер Пендергаст, – сказала девушка и положила пакет на стол, – я пришла только для того, чтобы сказать вам, что работать с вами больше не стану. На кон поставлена моя работа в музее. И пакет чая не заставит меня изменить решение, пусть он даже стоит двести баксов!
Пендергаст внимательно слушал ее речь, едва заметно наклонив голову.
– Они потребовали – и сделали это без всяких экивоков, – чтобы я прекратила с вами всякое сотрудничество. Мне нравится то, что я для вас делала. Но если я и дальше буду вам помогать, то потеряю работу. Один раз это уже произошло, когда закрылся музей Ллойда. Потерять работу вторично я позволить себе не могу. Мне она очень нужна.
Пендергаст молча кивнул.
– Брисбейн и Коллопи дали мне деньги на радиоуглеродный анализ, и я могу продолжать работу. Теперь у меня не останется свободного времени.
Пендергаст продолжал хранить молчание.
– Да и зачем я вам нужна? Я археолог, а потенциальный объект моего исследования уничтожен. Копия письма у вас есть. Вы работаете в ФБР, и десятки специалистов с готовностью прибегут вам на помощь, стоит вам пошевелить пальцем.
Пендергаст молчал, и Нора отпила немного чая. Когда она возвращала чашечку на блюдце, ее рука задрожала, и фарфор издал слабый звон.
– Итак, – сказала она, – вопрос исчерпан.
Теперь заговорил Пендергаст:
– Мэри Грин жила в нескольких кварталах отсюда. Чуть дальше по Уотер-стрит. Дом номер шестнадцать. Здание все еще на своем месте, и до него всего пять минут ходьбы.
Нора посмотрела на него, вскинув от удивления брови. Ей и в голову не приходило, насколько близко они находятся от округи, в которой когда-то обитала Мэри Грин. Она вспомнила о написанной кровью записке. Мэри Грин знала, что обречена на смерть. Ее последнее желание было очень простым – девочка не хотела умереть в полной безвестности.
Пендергаст ласково положил ладонь на руку Норе и сказал:
– Пошли.
Нора почему-то не стряхнула его ладонь. Пендергаст перекинулся несколькими словами с хозяйкой, взял пакет с чаем, слегка поклонился, и через несколько секунд они уже оказались на кишащей людьми улице. Они прошли по Мотт-стрит, пересекли Баярд-стрит и Чатам-сквер и оказались в лабиринте примыкающих к Ист-Ривер темных, узких улочек. Солнце давно опустилось за горизонт, и силуэты крыш были едва заметны на фоне умирающей вечерней зари. Дойдя до Кэтрин-стрит, Пендергаст и Нора свернули на юго-восток. Когда они проходили Генри-стрит, девушка с любопытством посмотрела на строительную площадку фирмы «Моген – Фэрхейвен». Работы по строительству жилой башни значительно продвинулись. Мощный фундамент был закончен, и на нем уже вырос довольно высокий каркас будущего здания. Из бетона торчали металлические стержни, похожие в полусумраке на стебли гигантского тростника. От угольного тоннеля, естественно, ничего не осталось.
Еще пара минут – и они оказались на Уотер-стрит. По обеим сторонам улицы стояли допотопные здания каких-то мастерских, складов и обветшалые жилые дома. Чуть дальше лениво текла Ист-Ривер. Лунный свет придавал воде лиловый оттенок. Почти прямо перед ними темнела громада Манхэттенского моста.
Пендергаст остановился напротив старого жилого дома, выходящего одной стороной на речной пирс, которым заканчивалась Маркет-стрит. Дом все еще оставался заселенным, одно из окон теплилось желтым светом. На фасаде первого этажа была металлическая дверь, рядом с которой находился помятый домофон с несколькими кнопками.
– Вот он, – сказал Пендергаст. – Дом номер шестнадцать.
Некоторое время они молча стояли в густеющей темноте. Первым нарушил молчание Пендергаст:
– Мэри Грин принадлежала к рабочей семье. После того как ферма отца в северной части штата разорилась, семейство перебралось сюда. Отец работал в порту грузчиком. Но когда девочке было всего пятнадцать, родители умерли во время локальной эпидемии холеры, вызванной скверной водой. На руках Мэри остались семилетний брат Джозеф и пятилетняя сестренка Констанция.
Нора продолжала хранить молчание.
– Мэри Грин пыталась зарабатывать стиркой и шитьем, но денег не хватало даже на то, чтобы заплатить за жилье. Их выгнали из дома. Работы не было, заработать было негде, и Мэри сделала то, что должна была сделать ради малышей, которых она, видимо, очень любила. Она стала проституткой.
– Ужасно... – прошептала Нора.
– Но это еще не самое худшее. Ее арестовали, когда ей было шестнадцать. Видимо, в это время ее братишка и сестренка стали беспризорными. В то время таких, как они, называли «помощниками». В городских архивах больше сведений нет. Скорее всего они умерли от голода. В тысяча восемьсот семьдесят первом году на улицах Нью-Йорка обитали по меньшей мере двадцать восемь тысяч бездомных детей. Так или иначе, но Мэри отправили в так называемое «Убежище для девушек» на Деланси-стрит. Вообще-то это была потогонная мастерская. Но жизнь там была все же лучше, чем в тюрьме. Так что Мэри Грин в некотором роде повезло.
Пендергаст замолчал. До них издалека донесся гудок плывущей по реке самоходной баржи.
– А потом что с ней произошло?
– Все документальные следы обрываются на пороге «Убежища для девушек», – ответил Пендергаст. Он повернулся к Норе (ей даже показалось, что лицо агента фосфоресцирует в лунном свете) и продолжил: – Энох Ленг – доктор Энох Ленг – предложил свои медицинские услуги «Убежищу для девушек» и работному дому, расположенному в районе Пяти углов. Сиротский приют стоял на месте теперешней Чатам-сквер. Доктор оказывал этим учреждениям медицинскую помощь pro bone, то есть бесплатно. Насколько нам известно, Ленг в течение всех семидесятых годов девятнадцатого века арендовал помещение на верхнем этаже Кабинета диковин Шоттама. Наверняка где-то в Нью-Йорке у него имелся собственный дом. Связь с обоими воспитательными учреждениями он поддерживал примерно год, вплоть до пожара в Кабинете Шоттама.
– И нам из письма уже известно, что именно Энох Ленг совершил эти преступления.
– Вне всякого сомнения.
– В таком случае почему вам требуется моя помощь?
– О самом Ленге практически нет никаких сведений. Я пытался найти информацию о нем в Историческом обществе, в Нью-Йоркской публичной библиотеке и даже в мэрии. Создается впечатление, что все упоминания о нем сознательно изъяты, и у меня есть большое подозрение, что все картотеки почистил сам Ленг. Судя по всему, доктор Энох Ленг был одним из первых спонсоров музея и, кроме того, слыл энтузиастом-таксидермистом. Я уверен, что в музее есть документы, касающиеся деятельности Ленга – пусть и не напрямую. Архивы музея настолько велики и находятся в таком беспорядке, что целенаправленно подчистить их практически невозможно.
– Но почему именно я? Почему ФБР просто не сделает официальный запрос на поиск нужных материалов?
