– Начну стрелять, – сказал он, – бегите. Capisci?
Монах кивнул.
Уже поднимаясь, д'Агоста прицелился и выстрелил – раз, второй, третий. Он метил по верхушке камня, за которым спрятался киллер.
Магазин опустел, зато монах успел пробежать открытый участок и надежно укрылся за выступом у самого края, где тропинка вновь обрывалась лестницей в пропасть.
Сменив обойму, д'Агоста перебежал к монаху и осторожно выглянул из укрытия. Наемника нигде не было видно.
Не мешкая, сержант продолжил погоню, и теперь уже монах следовал за ним. Когда лестница наконец закончилась, они оказались у подножия скалы, где за небольшим виноградником темнела плотная стена леса.
– Куда? – спросил д'Агоста.
– Все, ушел, – пожал плечами монах.
– Нет. Идем за ним, в лес.
Пригнувшись, они побежали между рядами винограда и через несколько секунд достигли похожих на колонны собора стволов – деревья неровным строем уходили в прохладную тьму, напоенную ароматом смолы. На толстом ковре из иголок д'Агоста не нашел ни единого следа.
– Как думаете, куда он мог деться?
– Нельзя знать. Нужен собаки.
– В монастыре они есть?
– Нет.
– Тогда звоним в полицию.
– Займет время, – снова пожал плечами монах. – А с собаки – день, два или три, может быть.
Оглянувшись на бесконечный лес, д'Агоста выругался.
В часовне творилась все та же неразбериха. Пендергаст, склонившись над распростертым священником, делал ему массаж сердца и искусственное дыхание. Несколько братьев во главе с настоятелем окружили их полукольцом. Остальные, потрясенные, тихо молились в сторонке. Вот-вот должен был приземлиться вертолет «скорой помощи» – доносился стрекот лопастей.
Встав на колени, д'Агоста взял священника за вялую, хрупкую руку и вгляделся в серое лицо, в закрытые глаза. Монахи бормотали молитвы, и размеренная каденция успокаивала.
– Думаю, у него сердечный приступ, – сказал Пендергаст, нажимая на грудную клетку священника. – И травма от пулевого ранения.
Вдруг священник кашлянул, рука его дернулась, и глаза, открывшись, уставились прямо на Пендергаста.
– Padre, – тихо и спокойно позвал Пендергаст, – mi dica la confessione piu terribile che lei ha mai sentito.
Глаза монаха, такие мудрые, казалось, видят уже близкую смерть, но все понимают.
– Un ragazzo Americano che ha fatto un patto con il diavolo, ma l'ho salvato, l'ho sicuramente salvato. – Вздохнув, священник с улыбкой закрыл глаза. На долгом последнем вздохе он задрожал и наконец замер.
В следующее мгновение в часовню вбежали медики с носилками. Пытаясь спасти монаха, они развили бурную деятельность: один установил кардиомонитор, второй стал докладывать на базу, что раненый не подает признаков жизни. Получив инструкции, медики уложили священника на носилки и побежали к вертолету.
Гул винтов стих, и часовня словно опустела. Только запах ладана остался витать в воздухе да стройное пение братии вносило странную нотку спокойствия в атмосферу общего шока.
– Я упустил его, – судорожно вздохнул д'Агоста.
– Простите, Винсент. – Пендергаст накрыл его руку своей.
– Что сказал священник?
Мгновение Пендергаст колебался.
– Я просил отца Зеноби вспомнить самую страшную исповедь. Такую исповедь он слышал от мальчика-американца, который заключил сделку с дьяволом.
Значит, правда, подумал д'Агоста, и желудок его сжался. Значит, правда.
– Еще отец Зеноби сказал, что он наверняка спас душу мальчика.
Д'Агосте пришлось сесть. На секунду он опустил голову, пытаясь отдышаться, затем посмотрел на Пендергаста и спросил:
– Ну хорошо, а как же те трое?
Глава 68
Сквозь затянутый сеткой клапан в палатку проникали косые лучи солнца, и казалось, что стенки пылают в огне.
Сидя за столом, преподобный Бак вспоминал, как сплоченно вступилась за него паства. Лагерь возбужденно гудел, бурля еще не остывшей энергией. Несомненно, с ними пребывал Дух Божий.
Конечно, полиция не станет сидеть сложа руки. Очень скоро она перейдет к решительным действиям, и тогда наступит время Бака – момент, ради которого он до сих пор жил. Но что это за момент и как выполнить миссию? Прежде Бак воспринимал этот вопрос как призрачный голос, как легкое беспокойство, от которого вдруг не стало спасения – ни в молитве, ни в посте, ни в покаянии.
Неисповедимы пути Господни, подумал Бак и вновь склонил голову, моля указать путь. Снаружи доносились отзвуки оживленных бесед – о том, как его не дали арестовать. Бак прислушался. Странно, что полиция прислала только двоих. Может, они не хотели действовать агрессивно, не хотели уподобиться Ку- клукс-клану?
Ку-клукс-клан. Простая фраза отрезвила тогда преподобного, будто удар скальпелем в сердце. А та женщина – не старше тридцати пяти, красотка, полностью уверенная в себе. Тот, что пришел с ней, – тщеславный нахал, на таких шестерок Уэйн Бак насмотрелся в тюрьме. Но женщина – за ней стояла мощь сатаны.
Что же делать? Дать полиции бой? Сейчас у Бака в руках огромная сила, но всех сотен душ паствы, преданной ему душой и телом, не хватит. У него – сила убеждения, у полиции – сила оружия: пули, слезоточивый газ, водометы, а за спиной власть государства. Будет бойня.
Бак вернулся к молитве, вопрошая Бога, чего Тот от него хочет.
По деревянной распорке постучали.
– Да?
– Скоро утренняя проповедь и время наложения рук.
– Спасибо, Тодд. Иду.
Преподобный Бак не мог выйти к людям без ответа, ведь они избрали его своим пастырем. «Наймиты Рима!» – кричали они все вместе, указывая на копов. Как он гордился в ту минуту их храбростью и силой веры!
«Наймиты Рима», – подумал Бак. И вдруг все кусочки пазла встали на место. Пилат. Ирод. Голгофа. Ответ лежал на поверхности, нужно было лишь проявить упорство.
– Спасибо, Отец, – пробормотал Бак, встав на колени, а поднявшись, ощутил себя преисполненным света.
Вот теперь он готов встретить все армии Рима.
Выходя из палатки, преподобный восхитился красотой утра – красотой Божьего мира, этого мимолетного дара. Поднимаясь по тропинке к камню, с которого он проповедовал, Бак напомнил себе, что следующий мир будет много лучше. И когда придут несметные полчища безбожников, он сразит их.
Преподобный Бак воздел руки, и его приветствовал громоподобный возглас сотен людей.
