И когда дамы вместе с Натаниелем Бэбкоком перешли в гостиную, Сэмюел по слабо освещенным коридорам проследовал за Майклом в библиотеку. Вид огромной средневековой комнаты не мог улучшить его настроение. Книги располагались на двух этажах, балкон, протянувшийся по всему периметру, позволял доставать книги и со второго этажа.
Старинные каменные стены и готические арочные двери словно создавали ауру аристократизма, присущего здешним обитателям.
С того момента как Сэмюел поднялся по ступеням этого чертова дома, он все время чувствовал, что задыхается. И ничего ему не хотелось так сильно, как вырваться отсюда.
Однако леди Стокфорд знала, каким оружием с ним надо сражаться. Сэмюел предполагал, что она будет возражать против его скорого отъезда, плакать, уговаривать, стараться разжалобить. Но хорошо рассчитанный удар поразил его, она загнала Сэмюела в угол, использовав его единственную слабость.
Кэсси, его жену.
Будь она проклята, его бабушка! Он должен был сам устроить для Кэсси праздник. Если бы он знал дату ее рождения...
Майкл подошел к столу, чтобы из хрустального графина налить бренди в стаканы. Обернувшись через плечо, он произнес:
– Есть две необходимые вещи в браке – ты не должен забывать о дне свадьбы и о дне рождения жены.
– Я пропускал и то и другое все эти четыре года, – проворчал Сэмюел.
– Тем больше оснований не пропустить это событие сейчас.
Он передал стакан Сэмюелу, и тот не мог бы отрицать, что его надменный брат выглядит весьма симпатичным. Но он не хотел устанавливать дружеские отношения с этим человеком.
– Я не принадлежу к преданным внукам старой леди. И она не имеет права указывать, что мне делать.
– А вы уверены, что вас мучают ее указания, а не ваша собственная совесть?
Сэмюел промолчал, не зная, что ответить. Майкл указал ему на одно из кожаных кресел, стоявших у камина. Огонь весело пылал, создавая уютную обстановку в огромной комнате.
Обуреваемый злостью и раздражением, Сэмюел мрачно пил бренди. Черт возьми, его совесть действительно была неспокойна! Большую часть своей семейной жизни он отсутствовал.
И он не хотел оставить жену в одиночестве в такой особенный день, да и не только в этот день.
Боже, он вел себя с ней просто отвратительно!
Не желая углубляться в столь неприятные размышления, Сэмюел дождался, когда Майкл усядется в кресло напротив, и спросил:
– Как вам удается мириться с тем, что она все время командует?
Майкл пожал плечами:
– Бабушка часто бывает властной, но, когда узнаешь ее ближе, понимаешь, что все ее действия определяются любовью.
– Я не хочу... ее любви. – Сэмюелу пришлось сделать паузу, так трудно оказалось произнести два последних слова. – Я не хочу узнавать ее ближе и приехал сюда только для того, чтобы обеспечить безопасность Кэсси. И скоро должен вернуться в Лондон.
Но он не мог. Сейчас не мог. Пока не пройдет праздник в среду.
Майкл удивленно приподнял бровь:
– Может быть, вы мне расскажете, в чем проблема?
Сэмюел рассказал ему о проверке, растрате, о странных обстоятельствах, окружавших смерть Баббаджа. Он подробно описал все, что было связано с анонимными письмами Кэсси, с двумя неудавшимися покушениями на его жизнь и с его подозрениями относительно гибели герцогини Чилтерн. Он перечислил всех подозреваемых, начиная с Эндрю Джеймисона и кончая полковником Мейнарингом.
В ночь перед отъездом Кэсси рассказала Сэмюелу то, что ей сообщил Макдермот. Если верить словам Мейнаринга, на герцогине была бриллиантовая брошь в ту ночь, когда она утонула.
Но поговорить с полковником Сэмюел уже не успел и собирался это сделать по возвращении в Лондон.
И еще он должен расспросить Макдермота. Ирландец обожает Кэсси, и одно это уже вызывало подозрения Сэмюела. Макдермот знал Кэсси по библиотеке, и, значит, она видела его почерк. Именно поэтому, как предполагал Сэмюел, анонимные письма могли быть написаны печатными буквами.
Отбросив на время эти мысли, Сэмюел закончил свой рассказ, описав Чарлза и его отца Нормана Вудраффа.
За это время Майкл успел принести графин с бренди и еще раз наполнить стаканы. Иногда он делал мелкие замечания, задавал вопросы, но большей частью внимательно слушал. Лицо его постепенно мрачнело, но при описании Сэмюелом жестокости Нормана Вудраффа по отношению к Флоре терпение Майкла лопнуло.
– И негодяй остался безнаказанным?
– Я позабочусь об этом, – жестко сказал Сэмюел. – Я ненавижу их обоих.
– Я хотел бы помочь...
– С этим я должен разобраться сам.
