вечером Чиж собственноручно «разрядил» все свои тайники, слив их драгоценное содержимое в широкую глотку финского унитаза. Он отлично помнил об этом, но взгляд, словно притянутая мощным магнитом стальная иголка, все время возвращался к узкому просвету между стеной и краем ванны, с надеждой ловя блеск стекла, которого там уже не было.
В результате этой стрельбы глазами Чиж порезал шею, да так, что это больше напоминало результат разбойного нападения, чем невинную оплошность во время бритья. Крови было столько, что пришлось подставить ладонь из опасения запачкать рубашку. На какое-то мгновение Чиж даже не на шутку перепугался, решив, что между делом перерезал себе сонную артерию, но это оказалось полной ерундой. Правда, залепить порез туалетной бумагой, как обычно в подобных случаях, Чижу не удалось, но и ничего особенного в происшествии тоже не было — обыкновенный порез, бывает и хуже…
Он залепил ранку бактерицидным пластырем, сполоснул испачканную кровью раковину и закончил бритье, дудя под нос мотив «Желтой субмарины». Дудел он недолго: развеселая бодрая мелодия совершенно не соответствовала его настроению, а музыкальные способности майора были таковы, что он мог петь, только пребывая в приподнятом расположении духа.
Время приближалось к обеду. Майор вспомнил, что еще не завтракал, и направился на кухню, поскольку делать ему все равно было нечего. Он все время боролся с ощущением, что спит и видит сон. Организм давно привык к определенному ритму жизни, и вынужденное безделье в разгар рабочего дня никак не укладывалось в этот ритм.
На кухне он, задумавшись о биоритмах, совершенно рефлекторно полез в шкафчик под мойкой. Он уже успел выдвинуть мусорное ведро и запустить руку в пыльный угол, когда вспомнил, что пришел сюда вовсе не за этим, а для того, чтобы приготовить себе обед, он же завтрак.
Яиц в холодильнике почему-то не оказалось, ветчины тоже. Вообще, Чиж вынужден был признать, что по части съестных припасов у него дома негусто. В последнее время он основательно подзапустил домашнее хозяйство, занятый другими делами.
Чиж пригорюнился, сидя на корточках перед открытым холодильником и глядя в его полупустое нутро. Он чувствовал себя отравленным и слабым, как новорожденный котенок. В желудке сосало, но мысль о еде вызывала отвращение. Он думал о том, что пятьдесят граммов водки мигом привели бы его в порядок. А если выпить сто, то и аппетит, глядишь, появится…
Он заставил себя сжевать завалявшийся на полке холодильника кусок копченой колбасы с черствой хлебной коркой, забытой в хлебнице, запил эту дрянь холодной заваркой прямо из носика, заварочного чайника и решил, что так жить нельзя. Нужно было идти в магазин, закупать продукты и вообще что-то решать.
Натягивая брюки, Чиж криво улыбнулся своему отражению в зеркальной стенке шкафа. Решать… Что ему решать? Все решено за него и без него, а ему остается только смотреть телевизор и листать газеты. Строго говоря, в такой вот ситуации возможно только одно радикальное решение — пустить себе пулю в лоб. Так ведь пистолет в сейфе, сейф в кабинете, а кабинет на работе, куда ему строжайше запрещено приходить в течение месяца. «Пока, веско подчеркнул Лаптев, покачивая толстым указательным пальцем, — пока месяц. Ты в отпуске сколько не был? Три года? Это получается как раз три месяца отпуска. Пока пиши заявление на месяц, а там посмотрим. Вообще-то, тебя полагается разжаловать, но я постараюсь замять эту историю. Ну, ловили бандита, ну, ушел… А про вашу пивную экспедицию я промолчу… пока. Все ясно?»
Чижу все было ясно. Он решил, что сравнительно дешево отделался, и счел своим долгом выразить подполковнику Лаптеву свою горячую признательность. И вот теперь он шел в гастроном за продуктами, наслаждаясь первым днем первого за три года отпуска и первым за последние полтора года днем абсолютной трезвости. Удовольствие было ниже среднего, но Чиж крепился. Он заставил себя пройти мимо пивного ларька, даже не повернув головы, чтобы проверить, есть ли сегодня в продаже горячо любимое темное бархатное.
Чтобы немного отвлечься, он стал вспоминать вчерашний день. Самым ярким впечатлением была, конечно же, стремительно надвигавшаяся на него хромированная решетка радиатора огромного «шевроле». Чижу приходилось читать и слышать о дорожных инспекторах, которые бросали свои машины под колеса тяжелых грузовиков, чтобы ценой собственной жизни задержать преступника и предотвратить человеческие жертвы. Он всегда старался пропускать такую информацию мимо своего сознания, поскольку она совершенно не поддавалась логическому анализу. То есть с точки зрения чистой логики такие действия выглядели вполне оправданными и разумными: петляющий по проезжей части «МАЗ» с пьяным водителем за рулем необходимо было остановить любой ценой, чтобы спасти ни в чем не повинных людей от увечий и смерти. Гаишник, преграждающий путь многотонной махине своим «жигуленком», просто до конца выполнял свой долг. Неясно было другое: как быть с инстинктом самосохранения?
После вчерашнего происшествия Чиж окончательно разобрался с этим вопросом. Инстинкт самосохранения сработал, но произошло это уже тогда, когда изменить что-либо не представлялось возможным. Посылая «Волгу» наперерез более тяжелому «шевроле», он просто не успел подумать о смерти. Он ни о чем не успел подумать, кроме того, что операция, похоже, сорвалась и преступник вот-вот уйдет. У него был только один способ остановить киллера, и он воспользовался им. Получается, что инстинкт охотника оказался сильнее инстинкта самосохранения, подумал Чиж и иронично улыбнулся. Есть вещи, подумал он, рассуждать о которых просто противопоказано. Думая о таких вещах, невозможно удержаться в рамках приличий: поневоле сбиваешься если не на патетику, то на обыкновенный цинизм.
Он вспомнил лохматую образину, которую успел разглядеть за лобовым стеклом пикапа. Неопрятные светлые волосы до плеч, бакенбарды, усы, круглые очки… Это что же, и был легендарный Абзац? Больше похоже на привидение дух хиппи, откинувшего копыта от передозировки.
«А есть ведь еще и Кондрашов, — напомнил он себе. — Разобраться с господином депутатом будет посложнее, чем с Лаптем. Его не устроит сложившееся положение вещей, ему надо, чтобы я его защищал. Кондрашова не устроит мое устранение от этого дела, а Лаптя не устроит, если я буду продолжать этим делом заниматься на общественных началах. Батюшки, а ведь я влип! Да еще как влип-то… Рвануть, что ли, к морю, как Лапоть советовал? Пока я буду загорать, тут все как-нибудь закончится: либо Абзаца возьмут, либо Кондрашова шлепнут. Туда им обоим и дорога, вот только уезжать мне никуда не хочется. Чего я там не видел, на этом вашем море? И потом, не привык я, чтобы меня из моего дома выживали…»
Истошный визг тормозов вывел его из задумчивости. Чиж вздрогнул и огляделся, ожидая увидеть поблизости распластанного на мостовой пешехода в луже собственной крови и косо замершую иномарку с четким круглым отпечатком человеческой головы на радиаторе.
Никаких трупов поблизости не наблюдалось, зато иномарка была тут как тут. Огромный черный джип с тонированными стеклами замер у самой бровки тротуара в метре от Чижа. Затененные сверх всякой меры боковые стекла демонстрировали Чижу лишь искривленное отражение его физиономии. Начинается, подумал Чиж, и опять ошибся.
Дверца джипа распахнулась, и на тротуар буквально вынесло какого-то смутно знакомого детину почти двухметрового роста, с бычьей шеей, в деловом костюме и с неизменной телефонной трубкой в руке. Остриженная почти наголо голова этого гражданина цветом волос напоминала шляпку подосиновика, а на прямоугольной физиономии сияла широченная радостная улыбка. Чиж опомниться не успел, как оказался в медвежьих объятиях.
Он напрягся и с некоторым трудом высвободился из захвата, подумав, что, будь на его месте кто- нибудь пожиже, бедняга наверняка недосчитался бы парочки ребер.
Теперь он вспомнил водителя джипа и поразился тому, что не узнал его сразу. Перед ним, отводя для рукопожатия широкую, как совковая лопата, ладонь, стоял двукратный чемпион мира и серебряный призер Олимпийских игр по вольной борьбе Дмитрий Кулаков. Пару месяцев назад с чемпионом приключилась неприятная история. Какой-то умник из числа балашихинских отморозков сообразил, что у звезды российского спорта должны в немалом количестве водиться денежные знаки. На Кулакова наехали. Первый визит братвы к чемпиону закончился вполне предсказуемо: визитеры один за другим спустились по лестнице с четвертого этажа, не касаясь ногами ступенек. Следующей ночью машина Кулакова сгорела вместе с гаражом, через двое суток та же участь постигла его дачу, а когда на третьи сутки какой-то мерзавец до полусмерти напугал его жену угрозами по телефону, чемпион побежал в милицию. Он был заметной фигурой
