— Разрешения-то имеются, — с сомнением произнес Белый, — но менты… Как-то… Может, не надо?
— Надо, Белый, — с нажимом ответил Кондрашов. — Я тебе не урка, а депутат Государственной думы! Значит, должен действовать по закону. Кроме того, покушение на жизнь депутата вызовет широкий резонанс… Улавливаешь?
— Улавливаю, — со вздохом сказал Белый, которому не хотелось перетаскивать с места на место труп.
— Вот и действуй, — распорядился Кондрашов и захлопнул дверцу.
Джип плавно тронулся, унося Владимира Кирилловича с места неудавшегося покушения. Кондрашов откинулся на мягкую спинку сиденья, снял с переносицы темные очки и стал придирчиво осматривать простреленную флягу со всех сторон, словно надеясь отыскать на ней сделанную мелким шрифтом надпись, объясняющую это нелепое происшествие. Фляжка была не ширпотребовская, и пахло от нее дорогим шотландским виски. Владимир Кириллович знал толк в спиртном и, хотя сам предпочитал коньяк, не мог ошибиться, приняв дешевую подделку за благородный скотч. Кто-то баловался дорогим виски, поджидая его в засаде с оснащенной оптическим прицелом винтовкой в руках.
Кондрашова передернуло, когда он представил, чем могла закончиться эта его поездка, не сообрази он подставить вместо себя охранников. Эту маленькую хитрость, которая сама по себе не блистала новизной, он использовал впервые. Прежде в таких мерах предосторожности не было нужды. «И впредь не возникло бы, — подумал Владимир Кириллович, — если бы черт не дернул меня связаться с Хромым. Сколько раз меня предупреждали умные люди: не связывайся с уголовниками, пожалеешь! Хорошо умничать, сидя на диване. Как, скажите на милость, в наше время можно обойтись без бандитов? У них деньги, у них сила, они потихоньку подгребают под себя власть… Но каков старый мерзавец! Что он о себе вообразил? Он что же, попутать меня решил?»
За последние три месяца Хромой превратился для Владимира Кирилловича в настоящую головную боль. Точнее, головную боль Кондрашову причинял не столько старый бандит, сколько опрометчиво взятые у него деньги. Сумма была велика, а услуга, которая была оплачена этими деньгами, оказалась депутату Кондрашову не по плечу. Собственно, он знал об этом заранее, еще до того, как взял у Хромого деньги, но вид под завязку набитого тугими пачками долларов пластикового кейса вызвал у него временное помутнение рассудка. Кондратов положился на авось в расчете на то, что кривая вывезет. Хромой мог погибнуть от рук конкурентов или просто загнуться от нажитого в лагерном бараке туберкулеза, да и услуга, о которой он просил, не казалась в тот момент такой уж невыполнимой. Сделать то, что просил Хромой, было, несомненно, очень трудно, но предложенная старым мерзавцем сумма с лихвой покрывала все издержки. Кондратов принял деньги и, не медля ни дня, вложил их в свой бизнес. Такое финансовое вливание пошло бизнесу на пользу, но очень скоро Владимир Кириллович убедился, что просьба Хромого невыполнима. Во всяком случае, у Кондрашова не было никаких шансов. Такие дела решались двумя уровнями выше, и после некоторых колебаний он сообщил об этом Хромому.
Хромой потребовал либо довести дело до конца, либо вернуть деньги. Кондрашов понял, что с деньгами придется расстаться. Это было очень тяжело, но беда, как известно, одна не приходит: пока Владимир Кириллович пытался примириться с такой огромной потерей, его бизнес завалился с громким треском благодаря одному из ближайших помощников. Этот проныра ухитрился продать своего босса с потрохами и смыться за океан, прихватив с собой всю наличность и кое-какие документы, которые, по его мнению, могли обеспечить ему личную безопасность. Кондрашову стоило огромных усилий замять скандал в самом зародыше, и на какое-то время он даже забыл о Хромом, а когда вспомнил, то сразу понял, что дела обстоят не просто плохо, а отвратительно. Разумеется, кое-какие деньги у него остались, но по сравнению с суммой, которую нужно было вернуть Хромому, это были слезы. Он попытался добиться отсрочки, хотя понимал, что это не тот случай, когда слова и просьбы могут хоть что-нибудь решить. Во время их последней встречи Хромой сухо сообщил ему, что включает счетчик. С этой минуты долг Владимира Кирилловича начал увеличиваться с немыслимой скоростью, и, хотя внешне жизнь Кондрашова ничуть не изменилась, он понимал, что очутился в аду.
Владимир Кириллович видел всего два выхода из создавшегося положения: найти деньги или убрать Хромого. И то и другое было достаточно сложно и опасно, но Кондрашов почел за лучшее пойти сразу двумя путями. Он предпринял несколько рискованных финансовых операций и одновременно стал подыскивать человека, который мог бы справиться с такой ответственной задачей, как физическое устранение окруженного многочисленной охраной криминального авторитета. К сожалению, Хромой, судя по всему, рассуждал точно так же, как и Кондрашов, и сегодняшняя стрельба на шоссе была тому наилучшим подтверждением.
Кондрашов раздраженно швырнул на сиденье простреленную фляжку. Из пулевого отверстия вылилось немного виски и пахучей лужицей растеклось по кожаной обивке. Владевшее Владимиром Кирилловичем раздражение от этого только усилилось. Он нерешительно повертел в руках трубку мобильника, колеблясь, позвонить Хромому или нет, но так и не набрал номер. Он не знал, что сказать этому бандиту. Время разговоров закончилось, теперь речь шла о выживании.
До своей дачи он добрался без приключений. Как только машина въехала в обнесенный высоким забором просторный двор, Владимир Кириллович увидел стоявший на подъездной дорожке запыленный «лендровер» и понял, что гость уже прибыл. Это означало, что сам он опоздал на встречу, и, бросив быстрый взгляд на часы, Кондратов убедился в этом. Впрочем, причина задержки была уважительной и могла послужить дополнительным козырем в разговоре.
Гость сидел в плетеном кресле на веранде. Вокруг него суетился садовник Кондрашова, который умел не только подрезать деревья и подносить напитки, но и довольно метко стрелять. Помимо этого, он отлично владел приемами рукопашного боя и артистично управлялся с ножом. Увидев хозяина, он поспешно поставил поднос на перила веранды и заторопился навстречу.
Кондрашов отпустил его небрежным взмахом руки и поздоровался с гостем. Тот слегка привстал, чтобы пожать хозяину руку, и тут же снова опустился в кресло. О хороших манерах этот тип имел самое поверхностное представление, поскольку в приличное общество таких, как он, обычно не пускают. У него были каменные плечи и совершенно бычий загривок. Просторная цветастая рубашка с широкими рукавами до локтя придавала ему вид этакого жизнерадостного толстяка, но Кондрашов знал, что под ней скрывается вовсе не жир, а чудовищная мускулатура, накачанная в тренажерных залах. У гостя был покатый загорелый лоб, синеватая от проступившей щетины нижняя челюсть тяжело и мощно выдавалась вперед, как таран античной галеры. Маленькие черные глаза поблескивали из глубоких глазных впадин, а вдавленная и расплющенная переносица наводила на мысль не о боксе, а о мощном ударе железным ломом. Он больше всего напоминал обыкновенную гориллу из тех, которых ставят у дверей кабинета для устрашения посетителей. Кроме этого достоинства он был умен и хитер, как крыса.
— А ты не торопишься, Кириллыч, — поприветствовал он, нюхая рюмку с коньяком. — Кричал, что срочно, а сам опаздываешь.
— В засаду я попал, — проворчал Кондрашов, наливая себе коньяка. Одного моего человека замочили наглухо, еще одного ранили… Так что пришлось задержаться.
— Ого, — сказал гость. — Интересно живешь, Кириллыч. Теперь ясно, зачем ты меня позвал. Крыша требуется?
— Не то чтобы крыша, — осторожно проговорил Кондрашов. — Ты, Валера, человек деловой, конкретный, поэтому долго ходить вокруг да около не стану. Нужно убрать одного фраера. Совсем он меня достал, понимаешь.
— Не вопрос, — лениво ковыряясь согнутым пальцем в сигаретной пачке и не глядя на Кондрашова, откликнулся плечистый Валера. — За ваши деньги любой ваш каприз. И как зовут этого нехорошего человека?
Кондрашов набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил его через плотно сжатые зубы. Он ждал этого вопроса и до сих пор не придумал, как ответить на него так, чтобы собеседник не рассмеялся ему в лицо. Впрочем, хитрить было бесполезно.
— Хромой, — выдавил он из себя.
Валера слегка приподнял густую бровь и сосредоточился на раскуривании сигареты.
— Я не понял, — сказал он наконец, — Хромой — это примета или погоняло?
