Его собеседник улыбнулся:
– И я приветствую тебя, почтенный мудрец. Добро пожаловать в мою небогатую хижину, к моему очагу. Прошу тебя, садись и поговори со мной.
Был ясный звездный вечер, тонкий серпик луны неторопливо плыл в темном небе. Старик устроился возле небольшого костра, а Козодой, согласно обычаю, сел напротив.
– Не случилось ли тебе протащить потихоньку немного доброго хуча, сын мой? – спросил старик, смешивая слова двух языков.
Молодой весело ухмыльнулся:
– Ты же знаешь, что это запрещено, почтенный старец. Я не хочу наживать себе неприятности.
Старик обеспокоенно покачал головой, несмотря на то что эта сценка разыгрывалась неизменно из года в год.
– Однако, – добавил Козодой, – ты оказал бы мне честь, разделив со мною освежающую настойку из целебных трав.
С этими словами он достал большую тыквенную бутыль и протянул ее собеседнику.
Старик принял ее, выдернул грубую затычку и сделал большой глоток. На его лице появилось восторженное выражение.
– Отменно! – прохрипел он. – Да, ты и впрямь хитроумен, мой мальчик!
Он хотел было вернуть бутыль, но собеседник жестом остановил его.
– Нет-нет, это все твое. Это подарок, пусть он отгоняет от тебя холод в зимние ночи.
Старик улыбнулся и благодарно покивал:
– У нас кое-кто гонит довольно сносное питье из кукурузы, но, боюсь, я уже для него староват. Чтобы его пить, надо иметь внутри несколько лишних молодых слоев, потому что каждая выпивка смывает один слой, а по этой части, похоже, я давно уже в долгу у Творца.
Эта тема разговора была исчерпана, и пора было переходить к следующей.
– Хороши ли дела нашего племени, старейшина? Я отсутствовал довольно долго.
– Не так уж плохи, – ответил старик. – Хайакуты ныне исчисляются тысячами, а наше племя насчитывает почти три сотни. В это лето было много рождений и мало смертей. Конечно, на севере черноногие и эти проклятые дакота превысили свои квоты на охоту, а на юге апачи опять нарушили границы – и я опасаюсь, что скоро нам придется воевать с теми или с другими. Откочевка на юг проходит мирно, но эти проклятые летающие блюдца распугивают бизонов, из-за этого у нас было немало трудных и голодных дней. С жадными соседями мы управимся сами, но только ты можешь хоть что-то поделать с этими окаянными летучими штуковинами.
Бегущий с Козодоями вздохнул:
– Каждый год я как представитель племени вношу протест, и меня уверяют, что маршруты полетов будут пересмотрены, а в конечном счете оказывается, что так ничего и не сделано. Ты говоришь, что я разжирел, но те, кто может изменить положение дел, разжирели еще больше, и жир у них не только на брюхе. – Он снова вздохнул. – Частенько я испытываю желание собрать Совет Войны и проделать с нашими администраторами то, что мы когда-то проделали с сиу.
– Но ведь у вас есть и другие хайакуты, и все твердят об одном и том же. Почему это не прибавляет понимания?
– Ты и сам знаешь почему. В Высшем Консилиуме преобладают ацтеки, майя, навахо, нецперсе и им подобные.
– Фермеры и горожане! Никто не смог бы прожить здесь хотя бы неделю, не говоря уже о четверти года! Будь проклято время, когда миром стали править старухи. В особенности те старухи, которые состарились задолго до собственного рождения!
– Ты стар и мудр. Ты знаешь, что это всего лишь вопрос численности. Те, кто свободно следует за стадами бизонов и гуляет по равнинам, как ветер, никогда не сравняются числом с теми, кто занимается фермерством и ремеслами.
Старик отпил еще глоток и вздохнул:
– Знаешь, мальчик мой, я часто думаю, что неплохо бы им совсем убраться прочь, после того как они вернули нам землю наших предков и восстановили наши обычаи. Моя душа никогда еще не была так полна, как здесь, под этими звездами, когда я смотрю на траву, что волнуется под ветром, и внимаю ласковому шепоту Творца.
– Не забывай, что тогда у нас не было бы лошадей, – в очередной раз напомнил старику Козодой. – Древние дни были не такими уж чудесными. Женщин выдавали замуж по первой крови, и они рожали по двадцать детей в надежде, что выживет хотя бы один. Наши предки едва доживали до тридцати пяти лет. Болезни косили наш народ. Быть может, несколько летучих кораблей, которые время от времени распугивают нескольких бизонов, – не такая уж большая цена за то, что мы избавлены от подобных бедствий.
– Знаю, знаю… Тебе вовсе не обязательно поучать меня.
– Прости… В конце концов я всего лишь историк. Чтение лекций у меня в крови. – Он вздохнул. – Я давно не был дома и забыл обычаи. Ты мой гость, а я спорю с тобой.
– Ничего. Я всего лишь невежественный старик, я скитаюсь по равнинам в ожидании того часа, когда прах мой станет пылью, гонимой ветром. Не принимай мое дурное настроение как знак осуждения. Минувшим летом к нам вернулись трое из Малого Консилиума. Я горжусь твоими заслугами, мой мальчик, так же, как горжусь тем, кто, достигнув должного возраста, проходит положенные испытания и становится охотником и воином. Каждый должен следовать собственному пути, и я скорблю о тех, кто был возвращен к нам помимо своей воли.
