– Что вы собираетесь со мной сделать?
– Ну, это же очевидно! Вы стали как раз такой, как нужно. Вы знаете о компьютерах и компьютерной математике больше, чем люди, которые втрое старше вас. Вы проявили незаурядную храбрость и готовность многим рискнуть ради крупной победы. Последнее качество встречается особенно редко. Естественно, мы не знаем, до какой степени вы способны усовершенствоваться, но потенциал велик, и жертвовать им неразумно. Однако важно, чтобы сработала и другая часть генетической программы. Она гораздо сложнее и, по сути дела, экспериментальная, но в случае успеха у нас есть шанс вывести здесь, на Мельхиоре, новую высшую расу. Конечно, вы не единственная, над которой мы работали в этом направлении, но на данный момент только вы достигли подходящего возраста и к тому же находитесь непосредственно на станции. Основная проблема состоит в том, чтобы создание не обратилось против создателя, но мы полагаем, что знаем способ, и верим, что риск стоит того. Не беспокойтесь, вы будете помнить все и ваша личность останется прежней. Мы не осмеливаемся затронуть слишком многое, чтобы случайно не загасить как раз ту искру, которая нам нужна.
С психохимией было проще всего: удалить блокаторы и создать новый гормональный набор, который будет воспроизводиться постоянно, – детская игра для искусников Мельхиора. Сон Чин не просто переориентировали на женское поведение, ее сделали в высшей степени женственной. Ее страсть была почти животной, всепоглощающей и ненасытной – до тех пор, пока не наступала беременность. Как только мозг получал сигнал и начинались подготовительные процессы, зов плоти угасал. Она становилась спокойнее, могла полностью владеть собой, а поскольку ее память и личность были нетронуты, нетрудно было предсказать, что во время беременности она скорее всего будет предпочитать женское общество. После родов начинался восстановительный период, он занимал от силы пару месяцев – и цикл начинался сначала. Так должно было продолжаться до тех пор, пока функционируют яичники, то есть лет тридцать, если не больше.
Разумеется, она бы не смогла ухаживать за таким количеством детей, и для этого уже подбирался особый персонал – в основном из заключенных женского пола. Первыми кандидатками были сестры Чо – разумеется, после того, как над ними власть поэкспериментирует, – и две новоприбывшие североамериканки, над которыми, кстати, не планировалось никаких экспериментов, поскольку они попали на Мельхиор случайно, как бы в придачу. Молчаливая женщина с раскрашенным телом отчаянно нуждалась в заботе о детях, но, пройдя институтскую Клинику Трансформации, уже не могла иметь собственных детей.
Саму Сон Чин переименовали и запрограммировали отзываться на новое имя. Рабочим языком Института был английский, и после непродолжительных споров большинством голосов было решено остановиться на имени Соловей Хань. Хотя почти двадцать процентов персонала составляли китайцы, по большей части принадлежащие к ханьской народности, Хань была только одна.
Однако она должна была иметь доступ к компьютерам, но здесь требовались некоторые гарантии, а поскольку делалось это не в ее интересах, а в интересах Мельхиора, пригрозить ей отлучением от компьютеров было нельзя. Проблему решили, запрограммировав Хань на фанатическую привязанность к детям, сделав их, по сути, заложниками ее лояльности.
Кроме того, учитывая слепоту, ей приходилось общаться с компьютерами вслух, и следовательно, она не могла зашифровать или закрыть паролем свои запросы на информацию, разработки и результаты. Все, что она говорила, неукоснительно записывалось и тщательно анализировалось особой исследовательской командой и другим, независимым компьютером. Естественно, в Институте и не помышляли о том, чтобы вернуть ей зрение, наоборот, глаза ей удалили, заменив их косметическими протезами с незарегистрированным рисунком сетчатки.
Еще несколько поверхностных изменений – и работа была завершена. В Центре ее голос был искусственно понижен на пол-октавы – теперь его подняли на полторы. Ей он показался пронзительным и резким, но окружающие уверяли, что для других он звучит очень приятно: высокое сопрано, удачно сочетающееся с некоторой горловой мягкостью. Губы ей сделали пухлыми, увеличили рот, а верхний ряд зубов сделали слегка, но заметно выступающим. Уши чуть-чуть отодвинули к затылку, грудь утяжелили, а бедра расширили и присвоили ей новые, тоже незарегистрированные отпечатки пальцев. Она сохранила привлекательность, хотя и утратила прежний облик классической китайской красавицы, и от прежней Сон Чин у нее остались только рост и национальность.
Напоследок ей подробно рассказали обо всем, что с ней было сделано, почему и зачем, а также предупредили, что ее нынешнее состояние зафиксировано. Это означало, что отныне ее мозг будет активно сопротивляться всем попыткам внести в организм любые физические или психохимические изменения. Она поддавалась гипнозу и могла работать с ментопринтером, но попытка, например, вернуть ей зрение, была бы заранее обречена на провал. Метки на лице ей тоже поменяли, сделав их красными с металлическим отливом. Отныне она являлась собственностью Института, и новые идентификаторы не позволяли ей покидать территорию; она была обязана была жить и работать только здесь, и при нарушении этого правила автоматически поднималась тревога.
Естественно, она была не в состоянии оценить свою новую внешность, но догадывалась, что узнать в ней прежнюю Сон Чин не смогли бы даже самые близкие люди. Она по-прежнему считала случившееся возмездием за убийство Чу Ли, но не могла смириться с тем, что ее используют, а то, что ей разрешалось быть мыслящей личностью только девять месяцев в году, приводило ее в бешенство. Она понимала, что с рождением первого ребенка исчезнет ее последняя надежда, ибо страх за него будет висеть над ней дамокловым мечом, и даже если в один прекрасный день она придумает способ бежать отсюда, то осуществить его все равно не сможет. Единственное спасение заключалось в том, чтобы сделать это в ближайшее время, но, поскольку она была слепа, ей требовались союзники – а где их взять?
Оставалось лишь надеяться на чудо. И через три месяца чудо свершилось.
Она вошла в свое жилище, которое за это время узнала не хуже, чем компьютерные коды. Ее апартаменты были отделаны мехами и шелком, и, если кто-нибудь случайно не забывал что-нибудь посреди комнаты, она передвигалась в них с такой уверенностью, что со стороны невозможно было бы сказать, что хозяйка этого великолепия слепа.
Внезапно она почувствовала чье-то присутствие. Женщина. Хань не могла бы объяснить, почему так уверена в этом, но у нее давно уже выработалось чутье к подобным вещам.
– Стой и не двигайся! – прошипела женщина на странно звучащем английском. – Это место не просматривается телекамерами, потому что здесь нет ни входа, ни выхода, но говорить придется тихо.
Она встревожилась:
– Кто вы?
– Надеюсь, друг. Это правда, что ты можешь подчинить себе компьютерного пилота и сама управлять кораблем?
– Думаю, да. Однажды у меня это получилось.
