Однако, той же ночью в ее большой, но уютной квартире в небоскребе, которую она теперь делила с мужем, раздался телефонный звонок. Она моментально проснулась. Робот-коммутатор мог пропустить его, только если звонил кто-то из немногих людей, имевших право звонить ей в любое время дня и ночи.
Это был Трэннон Коуз.
– Думаю, тебе стоит подъехать сюда, – сказал пилот. – Сектор Четыре, Госпиталь Девять, отделение интенсивной терапии.
Весь сон тут же слетел с нее.
– Зачем? Что случилось?
– Я нашел Триса. Вернее, его нашли копы. Думаю… думаю, тебе стоит приехать, и как можно быстрее. Я позвонил Дарквисту, он уже едет.
– Зачем? В чем дело?
– Я думаю, тебе стоит приехать, Модра. Сейчас. Нужно принять решение. – С этими словами он положил трубку.
Йолан предложил отвезти ее, но она велела ему отправляться обратно в постель. У него впереди был долгий день, а это было ее дело, а не его.
Управление госпиталем, способным оказывать неотложную помощь такому количеству разнообразных видов, было нелегким делом. Большинство госпиталей находилось в районах, населенных всего двумя- тремя расами, и было рассчитано именно на них. В любом случае, с транспортом никогда не было задержек, и даже для людей было несколько таких больниц, где им могли оказать неотложную помощь и куда можно было добраться за считанные минуты.
Трэннон Коуз был ибрумом – существом, похожим на набор овальных стручков, соединенных друг с другом веретенообразными ершиками. Он казался хрупким, но двигался со стремительностью и грацией, противоречившими его внешности. Ибрумы, когда им это было нужно, могли быть очень крутыми ребятами.
Модра вошла в больничную дверь, отыскала глазами Трэна и Дарквиста и направилась к ним.
– Ну, в чем дело?
– Очевидно, я был прав, – отозвался Дарквист. – Трис внезапно оказался в безвыходном положении, он потерял все самое дорогое для себя, но не имел возможности уйти так, как того требовал его рассудок. Мы боялись, что это выльется в насилие, и так оно и произошло, но не в той форме, как мы предполагали.
– Очевидно, он направился прямо в Дистрикт и ударился в загул, – вступил в разговор Коуз. – Он наглотался столько таблеток радости и всякой прочей дряни, что его кровь пришлось отправлять на анализ, чтобы определить, сколько в ней натурального. Все эти три с половиной дня он только этим и занимался, засев в какой-то конуре, которую ему уступил один наш здешний приятель – мы время от времени оказываем ему кое-какие услуги. Должно быть, Трис принял слишком большую дозу, а потом очнулся и почувствовал сильную депрессию, которую всегда вызывает вся эта химия, и это наложилось на его собственную депрессию. Он выстрелил себе в голову – судя по всему, из какого-то древнего огнестрельного оружия, которое у него то ли было, то ли он его у кого-то позаимствовал.
Она ахнула и застыла, точно громом пораженная.
– Так он мертв?
– Именно это обычно и случается с теми, кто пускает себе пулю в лоб, – сухо отозвался Дарквист. – Вопрос в том, позволить или не позволить ему остаться в этом состоянии.
Это заявление потрясло Модру почти так же сильно, как первая новость.
– Как? Но ты же только что сказал…
– Что он мертв, – закончил за нее Дарквист. – В большинстве случаев с этим ничего нельзя было бы сделать. Но мы – в столице. Здесь технологии несколько более совершенны, чем дозволяется иметь простым гражданам, поскольку все здешние хирурги – цимоли, которые могут подключаться к сети и получать друг от друга медицинские сведения, необходимые для лечения любой расы. Похоже, мы с Трисом наткнулись на моральную, правовую и этическую головоломку. Ага, вот и дежурный врач. Мы хотели, чтобы ты тоже приехала, поскольку в каком-то смысле это дело зависит от нас.
Хирург оказался человеком, по крайней мере, внешне, – это была довольно молодая и хрупкая женщина со смуглым лицом и очень короткими волосами, одетая в операционный костюм. Она двигалась как-то странно; вблизи ее поведение могло показаться даже слегка пугающим.
Для Модры здесь был еще один неприятный аспект. Она была эмпаткой, и несмотря на то, что она умела приглушать свои ощущения, полностью подавить их она не могла, а будучи усталой, оказывалась совершенно бессильной перед ними. Почти все в этой приемной излучали хоть что-нибудь – страх, тревогу, радость, печаль, – эмоции, свойственные почти всем формам жизни. Все, кроме женщины-хирурга и еще нескольких человек в докторской одежде. Модре пришлось заставить себя не обращать внимания на возникшее у нее неприятное чувство, постоянно напоминая себе, что женщина-врач действительно находится рядом с ними. От нее не исходило совершенно никаких эмоций, никаких чувств, как будто она была стеной, стойкой или креслом.
– Прошу прощения, если мое поведение показалось вам несколько необычным, – произнесла женщина-врач, – но я только что провела подряд пять операций на пяти различных формах жизни, и все данные, от анатомии, физиологии и молекулярного уровня до психологических особенностей каждого из пациентов, в настоящий момент находятся внутри меня. Это часто создает проблемы, поскольку все они равноправны в моем мозгу, и человеческая часть, скажем так, находится в меньшинстве.
– Ничего страшного, – ответила Модра. – Объясните, пожалуйста, что случилось?
– Ваш товарищ совершил самоубийство, но нам удалось оказаться на месте происшествия всего через несколько минут, подключить аппаратуру и считать данные, прежде чем в неповрежденных зонах мозга прекратилась электрохимическая деятельность. Повреждение было достаточно обширным, но локализованным в основном в области фронтальных долей мозга. Аппарат хранения данных в человеческом мозгу довольно сложен, но в основном он расположен не в этой области, а она используется в основном для синтеза. Мы потеряли существенную часть информации, полученной в последнее время, но большую часть основных данных удалось сохранить на запоминающих устройствах. Это стандартная
