будем внизу, здесь появятся торгаши, мы окажемся в одинаково бедственном положении с мицликами. А так, если биржанцев будет немного и они не будут ничего подозревать, мы сможем пробиться отсюда с боем. Если же их окажется много, мы всегда можем попытаться договориться с ними.
– Хорошо. Согласен. Дезрет, ты что-то отмалчиваешься.
– Я обдумывал возможность того, что биржанцы уже здесь, – ответил коринфианец.
– Что?
– Если они действительно появились первыми, то уж по крайней мере мицлапланский корабль засекут раньше, чем тот засечет их. Они вполне могут заинтересоваться: что это мицлапланский корабль делает так далеко от дома, рискнув даже пересечь территорию Миколя, чтобы ответить на сигнал бедствия? В таком случае они скорее всего залягут на дно и станут наблюдать, точно так же, как поступили бы и мицлики, что будет дальше. Это с их стороны будет самое разумное, поскольку и мы, и мицлики находимся здесь на основаниях, которые лишь с большой натяжкой можно назвать законными. И если мы устроим здесь перестрелку или отправимся туда, где находиться не имеем права – а именно высадимся на планету, – то сразу станет ясно, что мы вовсе не проводим спасательную операцию, а совершаем противозаконное деяние на их территории.
Джозефу это не понравилось.
– Остальные, что скажете? Биржанцы действительно способны на такое?
– Вполне, – ответила Тобруш. – Но этот сценарий вызывает у меня сомнения. Обладай они численным преимуществом, оба корабля уже были бы перехвачены. Если же они затаились где-то, то это означает, что их немного и они опасаются, что кто-нибудь из нас может уничтожить их только ради того, чтобы спасти свою честь. В таком случае их можно не принимать в расчет.
– Я бы предпочел, чтобы их вообще не было поблизости, сколько бы их ни было.
– Но все же это было бы интересно, разве нет? Трехстороннее сражение на планете, чужой для каждого из трех участников! Это было бы великолепным испытанием. Я полагаю, что мы выиграли бы такую битву.
– Пф! Жрецы, ученые и торговцы, – фыркнула Калия. – С кем здесь сражаться?
Джозеф вихрем развернулся к ней.
– Я сказал: не сметь недооценивать этих людей! – рявкнул он. – Стоит только начать – и ты погибнешь сама и погубишь остальных! Мне плевать, если мицлики верят в то, что станут богами, или начнут есть траву, кататься в грязи и выть на звезды! Один на один, в настоящем поединке, они, скорее всего, ни в чем не уступят нам. Ни один капитан обычного грузовика из всех, которых я знаю, не обнаружил бы нас, не говоря уже о том, чтобы провернуть такой маневр, какой провернул он, а он сделал это спокойно и хладнокровно, рассчитав все шансы. Каким бы ни было судно, на такое задание новичков бы не послали, и они не новички! Еще одно такое глупое высказывание, и те, кто так думает, останутся на корабле!
Они так и не смогли до конца поверить в то, что кто-то другой – в особенности мицлики – может быть для них достойным противником, но примолкли, потому что хотели отправиться на планету и собственноручно доказать это.
Вот где всплывает отсутствие у команды опыта, хмуро подумал Джозеф. И, черт меня побери, я точно так же неопытен в подобных вещах, как и они!
Хотя в договоре между тремя империями цвет мицлапланского аварийного скафандра официально значился как «золотой», это было сделано лишь для того, чтобы обойти различающееся цветовое восприятие различных рас. Скафандры были не блестящими, а тусклыми; не золотыми, а скорее темно- желтыми, с легкой примесью оранжевого. Плотно прилегающие скафандры, подогнанные под каждого хозяина в отдельности, лишь незначительными деталями – и, разумеется, цветом – отличались от тех, что использовались в Миколе или Бирже. Ган Ро Чин каждый раз в душе ругал дипломатов за то, что не настояли на угольно-черном цвете. В таком ярком скафандре он чувствовал себя маяком – и отличной мишенью.
Несмотря на то, что он скрупулезно выверил время пуска челнока и ускорение, ему потребовалось почти тридцать драгоценных минут, чтобы подобраться к биржанскому кораблю. Корабль висел над планетой с отключенными ходовыми огнями и бортовыми радиомаяками и без каких-либо признаков работающей системы питания.
– Не похоже, чтобы он получил какие-то повреждения, – заметила Криша, пытаясь разглядеть корабль. – Я пытаюсь просканировать его телепатически, но не улавливаю совершенно никакого отклика.
– Я тоже, – подтвердил Савин, который был сильным эмпатом. Эмпаты часто улавливали сигналы с гораздо большего расстояния, чем телепаты, хотя в данном случае оба и не надеялись получить что-то четкое – они хотели уловить всего лишь какой-нибудь признак того, что на борту есть жизнь. – Корабль кажется мертвым.
Манья оторвалась от своих инструментов.
– Он и есть мертвый, – сообщила она. – Никаких работающих источников питания. Даже аварийные источники израсходованы. Лишь аварийный передающий ретранслятор подает хоть какие-то признаки жизни. Корабль мертв. Никаких форм жизни, никакой защиты. Нам придется прорезать люк шлюзового отсека, чтобы войти внутрь.
– Ты уверена, Манья? – переспросил Морок. – Там точно нет никакой жизни и никакой защиты? Он не может быть просто окружен защитным экраном?
– Нет. Если бы были хотя бы какие-то попытки экранирования, силовое поле дало бы о себе знать. На борту нет ничего живого. Даже компьютеры отключены.
– Но кто-то все-таки уцелел, – напомнила Криша. – Ведь кто-то же послал сигнал!
– Да, но сколько времени с тех пор прошло? – вставил Ган Ро Чин. – Явно не один день. Если система жизнеобеспечения вышла из строя, он мог не выдержать. Потерять надежду на то, что кто-то придет на помощь. Он мог сойти с ума.
Огромные глаза Савина внимательно изучали обшивку исследовательского корабля.
– Святой… все аварийные капсулы на месте. Ни одна не выпущена. Даже те, которые находятся в
