в капитанское кресло и опустил на голову шлем.
– Вот так, – сказал он, – должна работать эта штука.
Ворон почувствовал мгновенное головокружение и обезоруживающую слабость. Все обычные мелкие ощущения внезапно исчезли, но сознание осталось. В какой-то мере восприятие даже обострилось. Ворон вспомнил многочисленные истории о выходе из тела, которые составляли часть мистической практики кроу. Он видел себя и остальных, причем со всех сторон сразу. Сперва это мешало, но потом он привык.
– То, что внутри, оставь в покое. – Негромкий голос Сабатини раздавался прямо у него в голове. – Смотри наружу, а то, что внутри, и так будет с тобой. Не думай, как сделать, просто делай.
Вокруг вспыхнули бесчисленные звезды. Ворон сосредоточился на одном направлении, и внезапно в голове всплыли подробные звездные карты, названия, расстояния, углы... Теперь он понимал, что чувствовала Хань, соединяясь с 'Громом'. Он, Ворон, составлял одно целое с кораблем! Он сам был кораблем! Могучие двигатели он ощущал словно собственные руки и ноги и мог использовать их не раздумывая. Это действительно казалось продолжением тела, и он не ощущал разницы между собой и кораблем, одинаково легко управляя тем и другим.
'Я отец всех орлов!' – развеселившись, мысленно пропел он.
'Не думай, как сделать, просто делай'. Да, это и впрямь было очень просто. Ведь никто не раздумывает, как ходить, говорить, дышать. Мозг предоставляет информацию мгновенно, а теперь мозг корабля был и его мозгом. Мысль только мешала его пилотировать.
– На самом деле все обстоит немного сложнее, – заметил Сабатини, ощущающий внешние проявления мыслей Ворона. – Но, похоже, ты достаточно освоился с кораблем, чтобы вести его, если придется. Более тонкие материи оставим на потом. Дай-ка я тебя отключу и дам попробовать Вурдаль.
Ворон отсоединился с большой неохотой, а чувство потери и ощущение внезапной слабости после мощи и величия ошеломили его. Сняв шлем и передав его Нейджи, он вернулся на свое место и неторопливо зажег свою недокуренную сигару. Система кондиционирования тотчас же переключилась на максимум.
– Вот это да, знаете ли, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Теперь я понимаю, почему малышка Хань так отчаянно стремится быть кораблем.
Халиначи не являлась полноправной планетой. И все же была одним из тех немногих мест, которые отчасти не зависели от тирании машин. Впрочем, от этого здесь не стало безопаснее, ибо все, кто тут жил, понимали, что Главная Система терпит сей мир, лишь пока он ему полезен.
– Значит, чтобы жить вне Системы, надо вылизывать ей задницу, – сухо заметила Вурдаль. – Эти люди не свободны. Они просто мазохисты.
Нейджи усмехнулся:
– Да, подмечено верно, но свобода – не реальность, а состояние души. Невежественное большинство землян тоже верит, что оно свободно и независимо. Они и знать не знают ни о компьютерах, ни о скиммерах, ни даже о том, что Земля круглая.
– Но их держат в неведении, – вмешался Ворон. – А эти знают все.
– Никогда не переоценивайте человеческий разум, – ответил Нейджи. – Даже без ментопринтеров, гипносканеров и прочей машинерии люди могут убедить себя в чем угодно, если по-настоящему захотят.
На экранах медленно поворачивалась маленькая скалистая пустынная планета – полная противоположность тому миру, который они недавно покинули.
Облака, а тем более дожди здесь были редки, и лучи оранжевого солнца, маленького, но яркого, как никакое из виденных ими ранее, беспрепятственно падали на поверхность. Халиначи была разноцветной, холмистой, а ее странный, изломанный ландшафт пестрел такими красками, которых на Земле не увидишь. Зелени почти не было, зато стойко царили пурпурные, коричневые и апельсиновые оттенки.
– Здешняя атмосфера неплохо задерживает жесткое излучение, но воды почти нет, – пояснил Арнольд Нейджи. – Воздухом дышать нельзя – слишком много азота и мало кислорода. Впрочем, в кислородной маске разгуливать здесь можно без опаски. Если бы увеличить содержание кислорода и синтезировать побольше воды, можно было бы вырастить леса и сделать планету пригодной для жизни, но об этом никто всерьез не думал. Для этого нужны ресурсы Главной Системы, а она не настроена помогать.
– И что, в этой дыре вправду живут люди? – ужаснулся Ворон. – На вид она такая же безжизненная, как Луна.
– Так оно и есть. На всей планете только одно поселение – резиденция Савафунга. Скоро мы окажемся прямо над ним. Я с минуты на минуту ожидаю вызова с их станции слежения.
Вызов пришел почти сразу же, но Нейджи уделил ему внимание не раньше, чем вывел на экран крупным планом изображение поселка. Он состоял из двух больших куполов, соединенных длинным цилиндром. Вдоль цилиндра были разбросаны купола поменьше. Все строение напоминало скорее космическую базу, нежели пиратскую малину.
Поблизости от одного из больших куполов находился маленький космопорт. Здесь, разумеется, не строили кораблей, но скорее всего умели ремонтировать их, модифицировать и обслуживать. Судя по виду, космопорт вряд ли мог принимать корабли намного крупнее 'Молнии', хотя и она не была особенно велика.
Деньги на Халиначи были не в ходу. Тот, кто владел трансмьютером, владел и любыми вещами. Средством обмена была информация – нововведения, идеи, но кроме этого имелась еще одна валюта – мурилий. Слабое место трансмьютерной цивилизации заключалось в том, что трансмьютер, как и любое устройство, нуждался в независимом источнике энергии. Этим источником являлась сложная смесь абсолютно чистых высококачественных элементов, и важнейшим ее компонентом был мурилий, минерал, встречающийся чрезвычайно редко. Фернандо Савафунг держал в руках всю систему трансмьютеров, но он сам зависел от поставок мурилия, единственного вещества, которое невозможно было получить в трансмьютере, ибо тот, кто пытался получить мурилий в трансмьютере, питаемом мурилием, бесследно исчезал во вспышке взрыва, превращавшего в пыль все окружающее в радиусе тридцати километров.
Когда-то большие запасы мурилия были на Мельхиоре, но роботы-зонды Главной Системы давным- давно их опустошили. В оставшихся штольнях, собственно, и поселился нынешний Мельхиор, живущий остатками мурилия, которыми роботы пренебрегли.
