Подбежал Гуго.
— Раус, лосс!
В руках у него была железная труба. Мы поднялись и подошли к стыку.
— Шпалы!.. — прохрипел Гуго и показал на груду пропитанных смолой шпал. Они были длинные и тяжелые. Он показал, куда перенести их.
Мы шли рядом с вагонами, кряхтя от натуги, когда я вдруг увидел белую веревку, закрученную за дверной засов.
Мы прошли еще немного, и я понял, что веревкой прикручено полотно с красным крестом.
Мы сбросили шпалу и поплелись назад.
Гуго остановил нас.
— Десять штук за тридцать минут!.. — прохрипел он.
— Пошел к чертовой матери, — сказал я громко по-русски, смотря на Гуго без всякого выражения.
— Не понимай! — ответил он и загнусавил универсальное: — Ауф, лосс!
Мы пошли за следующей шпалой, а он отправился крутить гайки.
На обратном пути я показал Джулиано на веревку.
— Сорвать бы ее ночью, — сказал он, усмехнувшись, — вот был бы фейерверк.
Я посмотрел на Марчелло. Он молча опустил голову.
— А ты как думаешь? — обратился я к нему.
Марчелло не ответил. Итальянцы, конечно, понимали, куда я гну. Проходя рядом с вагоном, я дотронулся до веревки рукой.
Сбросили шпалу, постояли.
— Этот конец трудно отвязать, нас Гуго увидит. Остальные легче.
Я говорил, ни к кому не обращаясь, Но Джулиано и Марчелло слушали напряженно, и я это чувствовал.
— Если мы это сделаем, нас расстреляют, — сказал Джулиано и тихо добавил: — Да мы и не сумеем.
Я посмотрел на него, и мне стало его жаль: тщедушный, маленький, с тонкими ручками и остреньким носиком.
— А как они узнают? — сказал я. — Лишь бы не увидел Гуго или пулеметчик из дзота. Но пулеметчик далеко, а Гуго уткнулся в гайки.
Я говорил для Джулиано и Марчелло, а на самом деле уговаривал сам себя.
Джулиано подошел ко мне близко, почти вплотную.
— Даже если никто не увидит, как мы сдираем этот крест, то прилетят самолеты, и мы вместе с составом взлетим на небо.
— Ничего. Ляжем в воронку, если прилетят, — говорю я, а сам смотрю на Марчелло. Он поднял на меня большие черные глаза.
— Маленькая Лючия ждет меня, ее некому кормить, я должен вернуться.
Снова послышался свист «разведчиков». Мы плюхнулись в кювет.
— Ты видишь Гуго? — спросил я у Марчелло.
— Он там, — Марчелло показал рукой на противоположную канаву.
Я сразу вскочил. У меня всегда так: заставляю себя с трудом, уговариваю, но в какой-то момент решаюсь и иду напролом.
— Ты смотри за Гуго.
Я хлопнул Марчелло по спине и побежал к вагону.
Руки дрожали, ноги ослабели. Гуго мог нагрянуть в любую минуту. В сторону дзотов, где сидели немецкие пулеметчики, я не смотрел, не хотел испытывать судьбу. Ведь если они просматривают это место, тогда конец. Испытывать судьбу с закрытыми глазами — это тоже мой недостаток. Андрей часто ругал меня за это. Для члена подпольной группы это плохое качество.
Завязано морским узлом, что ли. Веревка не поддавалась, пальцы скользили по тугому узлу. Самолет сделал разворот и пошел обратно, заваливаясь на левое крыло.
Из-под шпалы я вырвал большой острый камень и стал бить по веревке. Самолет летел над самой головой. Неужели не видит? Как близко кусочек своего родного и как далеко! Опустился бы на поле, взял нас, и через час мы уже на родной, трижды милой земле!
Днем и ночью я мечтал о таком случае-сказке. Все пленные думали только об этом.
Я оглянулся. Марчелло не видно. Джулиано высунул голову из кювета и смотрел на меня во все глаза. Я махнул ему — помоги. Он показал на самолет. Да, от Джулиано все равно толку мало. Вот если бы Марчелло. Я бил камнем изо всех сил, стало трудно дышать, во рту пересохло. Веревка медленно начала расползаться. Еще удар, и конец полотна захлопал по стене вагона.
Самолет улетел, стало тихо.
Марчелло вскочил и крикнул:
— Гуго!
Мы бросились к шпале, быстро подняли ее и скорым шагом понесли. Откуда только силы взялись! Даже Джулиано старался не отставать.
…Мы вышли из-за вагона вовремя. Гуго постоял, пересчитал принесенные шпалы, просипел «лосс» и зашагал крутить гайки. На полдороге остановился.
— Шпалы фертиг — туда! — он показал на стык.
Мы сбросили шпалу и стояли молча, взволнованные.
У Джулиано дрожали руки, и он будто стал еще меньше ростом. Марчелло отвернулся и молчал, опустив голову.
Я положил руку на плечо Джулиано, мне хотелось подбодрить его. И себя, конечно. Так делал Андрей.
Я сказал Джулиано:
— Ты отвязывай боковую веревку, она между вагонами, никто не увидит тебя, а я займусь остальными.
— Мне страшно, — прошептал он, не глядя на меня. — Прямо кишки от страха переворачиваются.
Я повернулся к Марчелло.
— А ты смотри за Гуго. Все равно, если я сорву крест, расстреляют нас всех!
Я подбадривал себя, но на душе было муторно и тоскливо. Марчелло и Джулиано почти не нюхали пороха и думали только о доме. А я прошел плен, и меня приняли в подпольную группу. Но командовать, заставлять других мне не приходилось никогда.
Вдруг Марчелло вынул бритву, протянул мне и улыбнулся кривой, нерадостной улыбкой.
— Давай вместе…
Почувствовав бритву в руке, я сразу обрел решимость.
Я бросился к веревке и полоснул выше узла.
Джулиано вдруг повернулся и быстро пошел по шпалам. Марчелло смотрел в сторону Гуго и не шевелился.
Я догнал Джулиано, ткнул его кулаком в спину. Он резко повернулся, как будто сквозь него пропустили ток. Как сейчас помню его лицо — растерянное, испуганное. Он посмотрел на бритву в моей руке.
— Я боюсь, — тихо сказал он. — Они убьют нас…
Вдруг я увидел между вагонами Марчелло. В его руках был большой камень.
— Смотри за Гуго! — крикнул я Джулиано. Он торопливо полез под вагон и из-за колеса стал смотреть на немца.
Я быстро сделал свое дело и соскочил с подножки. Навстречу мне бежал Марчелло.
Мы схватили шпалу, подняли ее вдвоем и понесли. Ноги подкашивались, шпала казалась горой, взваленной на плечи, давила к земле.
Мы вышли вовремя. Гуго поднялся и оглянулся. Мы свалили шпалу. Джулиано подбежал и помог нам. Он совсем растерялся от страха. Бегал, мельтешил. Шинель его была распахнута, глаза стали безумными.
