мягкую. Взял запакованные холсты и неторопливо вышел.
Мастерская Брусковицкого находилась на втором этаже двухэтажного деревянного дома. Вход в нее был отдельный – старая скрипучая деревянная лестница.
Брусковицкий закрыл дверь, защелкнул замки, накинул цепочку и лишь после этого перевел дыхание.
Он напоминал спортсмена, пробежавшего и выигравшего забег на марафонскую дистанцию. Его сердце бешено колотилось, руки подрагивали. Все еще сдерживая возбуждение, он стоял в дверях, не решаясь подойти к столу, наклониться, взять пухлый конверт.
Уже по виду, по тому звуку, с каким конверт упал на стол, Олег Иосифович понял, денег в нем раза в три больше, нежели в тот раз, когда Павел Павлович давал аванс.
"Ну, ну, не волнуйся, не волнуйся, Олег Иосифович, твоя жизнь только начинает налаживаться. Где же ты, Пал Палыч, раньше был, годков двадцать назад?
Тогда бы мне эти деньги, как бы я жил, как бы гудел!
Все мои друзья просто ликовали бы…"
Но все приходит в свое время. В свое время заводятся деньги, появляются любовницы и друзья, рождаются на свет дети. Каждому овощу и каждому фрукту свое время.
Наконец Брусковицкий вытер вспотевшие ладони о полу своего твидового пиджака, наклонился и поднял конверт, взяв его двумя пальцами за уголок. Конверт не был заклеен. Брусковицкий тряхнул его, и на стол выпали три стопки денег, схваченных аптечными резинками.
– Ото! – вырвался вздох из груди реставратора.
На столе лежало двенадцать тысяч. Все купюры были абсолютно новые.
– Сто, сто, сто, сто, сто двадцать раз по сто, – бормотал Брусковицкий, тыльной стороной ладони утирая мгновенно вспотевший лоб.
«Вот как надо работать! Полтора месяца – и столько денег. Это не в музее корпеть над какой-нибудь ерундой, переносить красочный слой с доски на полотно, склеивать, укреплять, подгонять, подбирать каждый кусочек, каждый фрагмент и каждую минуту бояться получить нагоняй от начальства. А здесь я сам себе хозяин, сам себе начальник, хочу – работаю, хочу – отдыхаю».
Брусковицкий разложил банкноты на столе так, как раскладывают пасьянс. Затем собрал деньги, свернул их в увесистую трубку, схватил резинкой. Подбросил на руке, поймал, словно бы взвешивая.
– Да, это деньги!
Уже третий раз за полтора года сотрудничества с Павлом Павловичем Брусковицкий получал такую крупную сумму. Восемь картин прошло через его руки, восемь подделок сработал он за полтора года – сработал, надо сказать, блестяще.
Брусковицкий медлил, не зная куда спрятать деньги.
У него появилось ощущение, что пачка горячая, что она жжет ладони. И как в добрые старые времена у Олега Иосифовича засосало под ложечкой: страстно захотелось выпить.
– Нет! – громко, на всю мастерскую сказал он.
«Нет и еще раз нет! Ни капли алкоголя, иначе все пойдет коту под хвост, иначе меня спишут, и сотрудничать со мной Пал Палыч больше никогда не станет. А так еще и впереди маячит высокооплачиваемая работа».
Брусковицкий подошел к умывальнику, глянул на грязную раковину, открутил кран. В трубах заурчало, кран несколько раз громко фыркнул, и шумная струя ударила в чугунную раковину, ударила так сильно, что раковина завибрировала и тысячи брызг полетели в разные стороны.
– Черт подери! – ругнулся Олег Иосифович, уменьшая напор воды. – Будьте вы неладны!
А затем припал к крану и принялся жадно лакать холодную, пропахшую хлоркой воду. Он пил так, словно неделю блуждал в жаркой пустыне и вот наконец добрел до оазиса, добрался до влаги. Вода лилась по подбородку, разбивалась о раковину, с подбородка потекла по острому, плохо выбритому кадыку и захолодела на груди. Брусковицкий продолжал пить, кадык судорожно дергался, похожий на мышь, попавшую в мешок: туда-сюда, туда-сюда.
Наконец реставратор утолил жажду. Он выпил не меньше литра. Это его немного успокоило.
– Фу, – прошептал Олег Иосифович, – даже если бы захотел выпить водки, в меня не вместилось бы сейчас ни грамма.
Брусковицкому казалось, что вода стоит уже во рту.
Он дернулся. В желудке булькнуло, как в аквариуме.
– Да, выпить я больше не смогу ни капли…
И Брусковицкий рассмеялся – рассмеялся истерично, нервно и в то же время радостно. Он смог обмануть свой организм, и от этого был счастлив. Правый карман пиджака оттопыривали деньги – плотная увесистая трубка, схваченная резинкой.
– Всего лишь половина девятого, – взглянув на часы, констатировал хозяин мастерской.
"До квартиры тридцать минут ходу, но можно заночевать и здесь, в мастерской. Можно вызвать какую-нибудь девчонку, пусть придет, я ее напою, а потом поимею, устрою себе разрядку, окроплю ее спермой с ног до головы.. "
Женщины и деньги – вот две вещи, которые никогда не оставляли Брусковицкого равнодушным. И он даже не мог решить, что ему нравится больше – молоденькие девушки с выбритыми лобками или туго свернутые в трубки пачки денег.
– Что же мне нравится больше? И то и другое, – сам себе ответил Олег Иосифович. – Не будь у меня денег, не было бы и девочек. Да, да, надо позвонить…
На стене у телефона чернел длинный столбик номеров, записанных фломастером прямо на обоях.
– Таня, Ира, Света… Кого? – Олег Иосифович прищурил глаза, затем зажмурился, покрутил пальцем в воздухе и ткнул ногтем в стену.
Когда он открыл глаза, то увидел, что его указательный палец застрял точно между двумя номерами.
– Черт, вот незадача!
А может, рискнуть, тряхнуть стариной и вызвонить сразу двоих – ту, что сверху, и ту, что снизу?
Устроить бутерброд, где начинкой будет он, Олег Иосифович? Это мысль!
И Брусковицкий, сняв трубку, грязной, в пятнах краски и лака рукой, принялся набирать номер.
– Алло, рыбка, – услышав женский голос, проворковал в он трубку, – это я, Олег. Как ты?
– … – Хорошо, говоришь? Месячных у тебя нет?
– … – Кончились? С чем тебя и поздравляю. Как в песне, помнишь" у меня сегодня менструация, значит, не беременная я!
– … – Как это не можешь? Как это занята? Ну, если не можешь, а очень хочется, то все равно можно.
– … – Конечно же заплачу! Как всегда, пятьдесят, если останешься со мной до утра.
– … – Послушай, послушай, рыбка, а что, если мы еще кого-нибудь пригласим?
– … – Нет, нет, не мужчину, за кого ты меня держишь? Я же не садист. Еще одну девочку, а? Ты же у нас блондинка, а мы пригласим брюнетку. Вы вдвоем, я один.
– … – Почему это так дороже? Ты же в два раза меньше будешь работать, рыбка.
– … – Ладно, ладно, договорились. Шестьдесят, идет?
– … – Вот видишь! Деньги хорошие, где еще ты столько заработаешь? Тебе за шестьдесят зеленых экскурсии неделю водить надо, горло надсаживать: посмотрите направо, посмотрите налево.. Зачем тебе это надо? А так сразу, утром, и голосовые связки можешь не напрягать…
– … – Ну, подумаешь, не выспишься один раз! Делов-то? Зато денежки заработаешь. Ну, давай!
– … – Разумеется, такси за мой счет, ясное дело, как всегда.
– … – Через час? Значит, в половине десятого? Хорошо, жду, готовлюсь, надеюсь, верю в тебя, рыбка.
Только у меня в мастерской на часы не поглядывай, не люблю. Давай! Жду!
Брусковицкий говорил, держа трубку в правой руке, левой почесывал волосатую седую грудь, а на губах его блуждала улыбка. Нажав на рычаг, Олег Иосифович сразу же взялся вызванивать еще одну партнершу. Но здесь случился прокол: Иры Веселовской, которую он хотел бы видеть в своей мастерской, дома не
