приход в либеральном регионе и жить, как обычный приходской священник. Но чтобы подняться наверх, стать епископом, надо принять монашество и придерживаться строгих правил.
– И ты следовал им?
– Да, и довольно долго. Я был чертовски хорошим священником. А поскольку я еще был и чертовски хорошим телепатом, я быстро научился частично блокировать свое сознание. Наши священники обязаны ежедневно исповедаться вышестоящим, а те всегда обладают Талантами, так что прятать свои грехи до бесконечности все равно не выйдет – рано или поздно ты нарвешься на гипнота, который просветит тебя до самых косточек. Но наше начальство всегда было так занято, что не копало глубоко, и я хранил на дне своей души несколько грязных тайн. В частности то, что я влюбился по уши в сестру милосердия Мэри Брайт, монахиню, чьим исповедником был я сам. Она хотела быть монахиней не больше, чем я священником, но семья и Церковь в нашем мире могут оказывать огромное давление на молодежь. Мы встречались и проводили много времени вместе, устраивали пикники или подолгу гуляли, но ни разу не коснулись друг друга, хоть и очень хотели этого.
Я был единственным телепатом в округе, а она – эмпатом, причем способным скрывать свой Талант от других эмпатов, хотя это стоило невероятных усилий. Наконец она не выдержала и попросила освободить ее от обетов, хотя расстриженная монахиня у нас дома считается шлюхой, даже если ведет себя абсолютно благопристойно. Мы думали, что если она сможет, то и я тоже смогу, и мы заработаем достаточно деньжат, чтобы уехать оттуда и найти себе где-нибудь в Бирже такое местечко, где никому не будет дела до того, кем мы были раньше.
– И что же пошло не так?
– Ну, в принципе считается, что монахиня может уйти, но на самом деле в католичестве такого никогда не бывает. Они сказали, что поскольку случай особый, то ей нужно будет ненадолго уехать в другой монастырь, чтобы сменить обстановку и проверить, действительно ли она хочет уйти. А отправили ее, как оказалось, в такое специальное место, где передумывают. Раньше это называлось промывкой мозгов. Весь тамошний штат состоял из фанатиков – гипнотов, телепатов и проецирующих эмпатов, плюс психотропные препараты, о которых в нашем небольшом сельском приходе никто и не слыхал. Все для спасения души. Ее отправили туда на сто дней – сто дней я ничего о ней не слышал. Я уже начинал думать, что больше ее не увижу, но она вернулась. По крайней мере, вернулось ее прекрасное тело. У нее больше не было никакого влечения ни к одному мужчине; она даже не считала мужчин хотя бы до какой-то степени привлекательными или интересными, и не могла взять в толк, почему раньше ей так казалось. Господь стал единственным мужчиной ее жизни, и Его ей было вполне достаточно. Когда она увидела меня, она увидела только священника, не мужчину. Я подумал, что ее загипнотизировали или что-то в этом роде, что рано или поздно это пройдет. Я ждал почти год, пока не понял, что это не пройдет никогда. Сначала я просто был расстроен, а потом испугался. Если они смогли так поступить с ней, то смогут и со мной – ведь она не могла не рассказать им обо мне. Иначе зачем было вообще присылать ее обратно? Ее прислали не просто как пример – ее прислали как предупреждение!
– Это отвратительно!
– Я попросил о переводе в отдаленный монастырь на далеком мире, принадлежавшем Церкви, и, как и можно было предположить, был очень быстро туда переведен. Я взошел на корабль, летевший туда, но до места назначения так и не долетел. И вот я оказался сам по себе: чрезвычайно наивный двадцатидевятилетний девственник, знающий древние языки и литературную классику терран, интересующийся сравнительным религиоведением и даже имеющий диплом, по психологии. Впрочем, я нигде не мог его предъявить, так как получил его в церковной академии. У меня не было в кармане ни гроша; я застрял на заселенном трехметровыми светло-зелеными кентавроидами мире, основным экспортным товаром которого было некое супер-удобрение. Их мышление оказалось настолько чуждым для меня, что в чтении их мозгов я так и не продвинулся дальше основ. Билетом я воспользоваться не мог, потому что уже проехал по нему, а это был билет в одну сторону.
– И что же ты стал делать?
– Все, что мог, чтобы выжить. Не будем сейчас вспоминать все, что мне пришлось делать, но это было первым из того, что можно рассматривать как кару Божью. Наконец, мне подвернулась работа в космопорте, потому что я бегло говорил на стандартном и мне легко давались другие языки. Я крутился среди космолетчиков, и наконец один из них, у которого был не укомплектован экипаж, взял меня на время, и мне выправили документы и летные права. Но даже когда я начал летать с ними, прошло пять проклятых лет, прежде чем я увидел первого терранина, если не считать тех, что проходили через терминал. Я уже даже начал было подумывать, что жизнь налаживается, и я наконец-то становлюсь независимым, когда мы взялись за ту работу и я подцепил Гристу. Команда не оставила меня из жалости, но потом у нас начались неприятности, и когда один из них пожертвовал собой, чтобы спасти меня, я получил черную метку. Меня высадили в столице, и там я обретался, пока не появилась ты. Теперь ты знаешь все.
– Погоди, Джимми, – сказала Модра, пытаясь сообразить. – Ты не сказал мне – сколько тебе лет?
– Сорок один, так написано в документах.
– Тебе сорок один, из них семь-восемь в космосе, и ты до сих пор девственник?
Он кашлянул, несколько смущенный.
– Ну… Гриста терпеть не могла соперниц, и если не считать ее саму – а она потрясающе умела стимулировать отдельные области – то да. У меня не было возможности, хотя, видит Бог, мне этого очень хотелось.
– Бедняжка Джимми! – вздохнула она. – И вот ты идешь нагишом прямо в ад, или по крайней мере во что-то очень похожее.
– Да. Так что, поскольку я все еще отбываю наказание, то это хотя бы значит, что Господь лично присматривает за мной. И если Он действительно есть, где-то там, наверху, то Он знает о нас.
Он игнорировал свою веру, даже убеждал себя, что изгнал ее, но теперь понял, что это не так. Она до сих пор жила в нем, где-то в глубине души. Это встало перед ним со всей очевидностью, когда он столкнулся с первой парой демонов – в тот раз он не только уверовал, но и ощутил себя католическим священником. Теперь же, хотя он и понимал умом, что его старое «я» состояло наполовину из надежд, а наполовину из эгоизма, он начинал задаваться вопросом – не была ли вся его жизнь частью какого-то божественного плана? Может быть, он должен был оказаться здесь, может быть, вся его предыдущая жизнь была лишь подготовкой к тому, что его ждало впереди? В некотором роде он страстно желал этого, потому что если это было так, то его жизнь вновь обретала смысл.
– Глядите-ка! Тут можно срезать! – воскликнула Калия. – Классно! Нам не придется тащиться вокруг всей этой хреновины!
И действительно, сейчас, когда они уже почти спустились по спиральной дороге, им стали видны
