Активист медленно, с трудом повернул голову и увидел, как один из Одинаковых, твердо взяв скукоженного под локоть, потащил его куда-то в сторону, в лес. Скукоженный слабо упирался, но шел, обводя присутствующих мутными с перепоя глазами. В опущенной руке Одинакового Виктор рассмотрел пистолет с тяжелым набалдашником глушителя и отвел глаза. Через минуту из-за деревьев донесся глухой хлопок, а потом вернулся Одинаковый. Он был один.
– Ну вот, – поднося к губам свою почти совсем истлевшую сигарету, удовлетворенно сказал Кудрявый, – теперь, когда посторонних нет, можно поговорить о деле. Ты меня обидел, Активист.., да ты вставай, вставай, не на пляже.., вот так. Спасибо, Одинаковый. Скажи Одинаковому спасибо.
– Закопаю, как картошку, – пообещал Одинаковому Виктор, глядя прямо в его гладко выбритое, лишенное выражения лицо.
Вместо ответа Одинаковый коротко ударил его в подбородок. Активист упал.
– Хватит! – резко прикрикнул Кудрявый. – Некогда мне смотреть, как он тут валяется. Подними его и отойди в сторонку. Так вот, – продолжал он, когда Шараева снова поставили на попа, как свернутый в рулон ковер, – ты меня обидел. Ты же знал, что лезешь в мой район. Нехорошо лезть в чужой район, Активист. Ты мне нравишься, но поставь себя на мое место. Человек мне платит за то, что мои люди его защищают, и вдруг приходишь ты, ломаешь дверь, бьешь его по лицу и забираешь деньги… Более того, ты забираешь даже марафет! Тебе наплевать, что у человека будет ломка. Как в такой ситуации выгляжу я?
– Хреново ты выглядишь, – улыбнувшись окровавленными губами, сказал Виктор.
– О! – Кудрявый вскинул к небу указательный палец. – Вот именно – хреново! А по чьей вине? Человек приходит и говорит: Кудрявый, ты моя крыша, так будь добр, сделай так, чтобы мои бабки и мой марафет снова были у меня, а эти хулиганы в масках забыли номер моей квартиры. Как я должен поступить?
– Ладно, – сказал Виктор. – Ладно, черт подери!
Деньги я верну, марафет тоже. Заработаю и верну.
– Украдешь и вернешь, – поправил его Кудрявый. – Зарабатывать ты не умеешь. Завтра привезешь сюда сто тысяч.
– Сколько?!
– Не булькай, Витенька. Или, по-твоему, моя обида ничего не стоит? А мои хлопоты? Сто штук, и ни центом меньше.
– Стреляй, – сказал Активист. – Чего ждать до завтра?
– Ты получишь пулю последним, – пообещал Кудрявый. – Сначала эти двое, – он кивнул в сторону Тыквы и Телескопа, – потом его сестра, с которой ты так мило резвился…
Тыква вскинул голову и рванулся вперед, но тот из Одинаковых, что был ближе, сбил его с ног и пнул в лицо.
Тыква скорчился на траве и затих, лишь изредка с шумом втягивая в себя кровавую слизь, – А пока ребята будут развлекаться с девчонкой, – продолжал Кудрявый, – кто-нибудь смотается в город и привезет твою старушку мать. Ее мы тоже убьем не сразу. Она еще успеет спеть «Интернационал», сидя на колу.
Это будет веселое зрелище, лучше, чем в кино.
Виктор на мгновение закрыл глаза. «Подохнуть бы, – подумал он. – Ведь бывает же у людей разрыв сердца!» Он знал, что Кудрявый никогда не тратит времени на пустые угрозы, и готов был завыть от безысходности.
– Все это ничего не меняет, – сказал он. – Мне негде достать сто тысяч.
Телескоп вдруг сорвался с места и бросился к лесу.
Одинаковый даже не шевельнулся. Когда очкарик пробегал мимо мангала, орудовавший там охранник с ловкостью фокусника выдернул из закопченного железного ящика тлеющее полено и огрел им Телескопа по шее. Очкарик завизжал, как попавший в силки заяц, и с разгона ткнулся носом в траву. Воротник его кожанки дымился. Один из кашемировых близнецов не спеша подошел к нему и принялся методично обрабатывать ногами его бока и голову.
– Другой на моем месте сказал бы, что это твои проблемы, – лениво обронил Кудрявый, слегка морщась от издаваемых Телескопом звуков. – Но я готов пойти тебе навстречу. В надежде на дальнейшее сотрудничество.
Он замолчал и слегка подался назад, давая охраннику в белой рубашке выложить на блюдо готовый шашлык. Пока тот очищал шампуры, он налил себе из графина и резким движением выплеснул содержимое рюмки в рот.
– Есть у меня на примете одно дело, – продолжал Кудрявый, жуя ломтик лимона. – Сделаешь – и должок отдашь, и с наваром будешь.
– Какой навар? – поинтересовался Активист без особого энтузиазма.
– Такой же, как должок – сто штук, – ответил Кудрявый.
Лежавший на земле Тыква перестал хлюпать носом и поднял голову. Лицо у него было перемазано кровью и грязью, и блестевшие в прорезях этой жутковатой маски глаза казались неестественно яркими.
– Навар ты, надо думать, мне в гроб положишь? – спросил Виктор.
– Это как сработаешь. Вернешься живым и с товаром – получишь деньги из рук в руки. Вернешься без товара – получишь пулю. Не вернешься – вырежу всю семью.., всех, кто тебя, сучонка, знал, до седьмого колена вырежу, чтобы духу твоего на земле не осталось.
– Очень заманчивое предложение, – сказал Виктор и поразился себе: оказывается, он еще был в состоянии иронизировать.
– Да ты не бледней, – отправляя в рот кусок мяса, успокоил его Кудрявый. – Это я для острастки.., чтобы, значит, у тебя неудачных мыслей не возникло. Дело-то плевое. Пошел, взял, ушел. Вернулся, получил свою долю и свалил.
– Ну и сделал бы сам, – уперся Виктор. – Дело-то плевое.
– Светиться мне на этом деле неохота, – сообщил Кудрявый. – И потом, зачем мне о всякую мелочь мараться, когда у меня теперь ты есть? В общем, это все гнилой базар. Либо делай дело, либо гони должок. Это две дороги.
Третья – на кладбище. Выбирай, Активист.
– Выпить дай, – сказал Виктор.
Кудрявый одобрительно кивнул и поманил пальцем одного из охранников. Тот молча кивнул, куда-то ушел и вскоре вернулся с граненым стаканом. Кудрявый щедрой рукой наполнил стакан до краев и протянул Виктору.
– Пей.
Активист с силой выдохнул воздух и в три огромных глотка, давясь и обливаясь, осушил стакан. В стакане оказалось первосортное виски. Виктор ощутил внутри себя мягкий, бесшумный взрыв, глаза заволокло туманом, а голова сделалась легкой и кристально чистой. Он не глядя уронил стакан под ноги и полез во внутренний карман куртки. Одинаковый, который стоял у него за спиной, шагнул к нему, но Кудрявый жестом остановил своего пса. Виктор вынул из кармана сигареты и закурил, морщась от боли в разбитых губах. Он больше не смотрел на реку и встававшую за ней стену корабельного леса. Теперь он не отрываясь смотрел в лицо Кудрявому, торопливо пытаясь просчитать варианты и точно зная, что шансов на спасение нет или почти нет.
Докурив, он бросил окурок на землю и наступил на него подошвой.
– Говори, – сказал он. – Какой товар, где – в общем, давай наводку.
– Товар хороший, – медленно проговорил Кудрявый, глядя куда-то в сторону. – Марафет.
– Нет, – сказал Виктор. – Я не согласен. Что угодно, только не марафет.
– Ответ неверный, – по-прежнему разглядывая нечто находившееся где-то за левым плечом Виктора, сказал Кудрявый. – Попробуй еще раз.
Виктор опять не успел увернуться, и удар Одинакового бросил его на землю. Он перевернулся на спину, поймал Одинакового за ногу, резко крутанул и сделал подсечку.
Кашемировый близнец перевернулся в воздухе и ничком упал в траву. Виктор вскочил, сжимая в ладони подвернувшийся под руку стакан, и залепил им в середину физиономии второму близнецу, который, бросив потерявшего сознание Телескопа, поторопился на помощь брату.
Стакан лопнул с неприятным хрустом. Виктор порезал руку, а Одинаковый опрокинулся на спину,
