– А вот так, – ответил Виктор, проглотив застрявший в горле тугой ком, и вышел из машины.
Толпа настороженно расступилась, и он с фотографической точностью разглядел и зафиксировал в памяти круглое пулевое отверстие в верхнем крае одной из штакетин. Ему хотелось выть и кататься по земле, но толпа была тут и жаждала зрелищ. Отощавшим от сенсорного голодания аборигенам как раз и хотелось, чтобы кто-то выл и катался по горячему пепелищу, горстями вырывая на себе волосы, или хотя бы-, ну да, черт подери, хотя бы размахивал красными флагами и требовал свободы для очередного узника американского империализма.
Виктор закурил, пряча за дымовой завесой лицо, вынул из внутреннего кармана обложку с золотой надписью и зигзагообразно помахал ей в воздухе.
– Майор Зверев, МВД, – сухо представился он, не глядя ни на кого из зрителей. – Очевидцы есть?
Очевидцев было навалом.
Выяснилось, что посреди ночи дом, который в деревне давно считали нежилым, вдруг запылал, подожженный с четырех углов. Некий старик Федосеич, измученный вызванным недоброкачественным самогоном расстройством желудка, с порога своего нужника во всех подробностях видел приехавших на «здоровенной джипе» людей с автоматами, взявших дом в кольцо. Какой-то неизвестный парень в городских волосах и в бороде, выскочив на горящее крыльцо, успел дважды выпалить в темноту из пистолета, прежде чем его срезали короткой очередью. Больше из дома никто не вышел.
Приехавшая милиция забрала труп бородатого парня и тело участкового инспектора Карпова, прибежавшего на звуки стрельбы и получившего пулю в лоб. Обломки дома еще тлели, и рыться в них, конечно же, никто не стал.
Милиция осмотрела двор, взломала погреб и извлекла оттуда две большие, но нетяжелые на вид картонные коробки. Коробки тоже забрали. Очевидцы очень подробно описали коробки, и у приехавшего вместе с «майором Зверевым» очкастого «лейтенанта Кузнецова» отвисла челюсть: описание было до боли знакомым. Точно такие же коробки он совсем недавно торопливо перегружал из перевернутой «каравеллы» в «уазик» с красными крестами на бортах.
Помимо всего прочего выяснилось, что милицию никто из аборигенов не вызывал: единственный на всю деревню телефон, находящийся на расположенной в двух километрах от околицы молочной ферме, уже неделю не функционировал ввиду похищения аппарата неустановленными злодеями.
– Разберемся, – пообещал майор Зверев и круто повернулся на каблуках, стремясь как можно скорее сесть в машину и уехать как можно дальше от этого места. Ему все время казалось, что к удушливой вони пожарища примешивается сладковатый, почти вкусный запах подгоревшего мяса. В отличие от приехавшей без вызова милиции, Активист точно знал, что находится под тлеющими обломками сгоревшего дотла дома.
Взгляд его на секунду встретился с мутным, отстраненным взглядом стоявшего в нескольких метрах от машины Тыквы. В лице Дынникова что-то дрогнуло, и он, резко развернувшись, бросился бежать. Телескоп снова хищно оскалился – казалось, его зубы сегодня только и ждали случая выглянуть наружу, – выхватил из кармана наган, тщательно прицелился и спустил курок.
Толпа ахнула и шарахнулась во все стороны, какая-то нервная доярка издала высокий поросячий визг. Тыква взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и лицом вниз упал на звонкую от ночного заморозка дорогу.
– Эх ты, Эдуард Хиль, – сказал Виктор, с трудом выталкивая слова из сузившейся до размеров игольного ушка глотки. – Плакали твои денежки.
– Я же в ноги, – ошарашенно пробормотал Телескоп. – Я же целился в ноги!
– Значит, надо было целиться в центр Земли, – сказал Виктор, с отстраненным любопытством прислушиваясь к своим ощущениям. Внутри у него все онемело, как отсиженная нога, тело казалось набитым опилками.
Он оглянулся. Толпы как не бывало, только кое-где из-за за заборов торчали головы самых отчаянных.
Тыква был жив. Пуля пробила правое легкое и застряла где-то внутри. На губах Дынникова пузырилась розовая пена, по подбородку текла кровь. С помощью Телескопа Виктор затащил его на заднее сиденье «Лады» и, резко рванув с места, погнал машину прочь из деревни. Он все еще ничего не ощущал, кроме заполненной сырыми опилками пустоты внутри, и крики Телескопа, пытавшегося выяснить, куда подевались его деньги, доносились до него словно сквозь вату.
– Да замолчи ты, дурак, – с трудом заставив себя разлепить губы, сказал ему Виктор. – Не видишь, человек умирает.
Он еще прибавил газу, безжалостно убивая подвеску машины на гиблом отечественном проселке, больше похожем на танкодром. Несмотря на то что он безнадежно опоздал, времени было мало: Тыква мог умереть, так ничего и не сказав.
Доехав до леса. Активист свернул в просеку и остановил автомобиль. Они вынесли Дынникова из салона и аккуратно опустили на ковер поблекших желтых листьев у корней старой раздвоенной березы, стоявшей на краю просеки. Виктор сильно выпачкался кровью, но даже не заметил этого.
Тыква открыл глаза. Странно, но в них не было обычного для него туповатого сонного выражения, из-за которого органы зрения Михаила Дынникова вечно казались подернутыми полупрозрачной мутной пленкой. Сейчас они напоминали глаза сбитой автомобилем собаки, и Активист стиснул зубы, напоминая себе, что этот человек предал его, нанеся подлый удар в спину, чтобы завладеть несчастными пятьюдесятью тысячами. Это не помогло: лежавший перед ним человек больше не был предателем и убийцей. Одна- единственная пуля, почти невесомый кусочек свинца, превратила его из опасного противника в мучающееся полуживое существо, когда-то бывшее Виктору Шараеву если не другом, то уж, по крайней мере, закадычным приятелем. "
– Миша, Миша, – печально сказал Виктор. – Как же так?
Тыква хрипло закашлялся, и вместе с кашлем у него изо рта хлынула ярко-алая кровь.
– Машка, – прохрипел он.
– Машку я не оставлю, – пообещал Виктор. – Если буду жив.
Тыква яростно замотал головой.
– Не то. Это все из-за Машки. Он забрал ее и требовал денег. Пятьдесят штук ему было мало…
Телескоп открыл рот, но Виктор заткнул его яростным жестом руки.
– Говори, Миша, – попросил он. – Кто он такой? Кудрявый?
– Кудрявый – дерьмо, – хрипло выдавил из себя Тыква. – Он имеет Кудрявого как хочет. Он настоящий дьявол.., крутой мужик. Это он все устроил, с самого начала. Он подсеял нам того хмыря с его вонючими четырьмя тысячами.., специально, чтобы Кудрявый послал нас на дело. Сам Кудрявый боялся, не хотел… Ваши деньги у него.. и Машка.
– Кто он? – не слыша собственного голоса, спросил Виктор.
– Сивый. Не знаю кто… Он тебя давно приметил.
У него хата как раз над твоей. Он там не живет, иногда только заходит. Достань его, Витек.
– Достану, – пообещал Виктор. – Не сомневайся.
– А я и не сомневаюсь. – Тыква снова закашлялся, брызгая кровью, но Активист не отстранился. Несколько капель попало ему на щеку, и он рассеянно растер их перчаткой, оставив на щеке смазанную красную полосу. – Витек, – прокашлявшись, снова заговорил Тыква, – добей. Не могу я больше, Витек. Я тебя знаю, ты дурак.., всех жалеешь. Не жалей, Витек, добей.
– Да кто тебя жалеет, падло? – влез Телескоп. – На тебя помочиться и то срамно. Сука ты, тварь подзаборная…
Виктор бросил на него один-единственный взгляд, и Телескоп умолк, поспешно отступив в сторону.
– Миша, Миша, – повторил Активист. – За Машку не беспокойся, сделаю, что смогу.
– Верю, – прошептал Тыква. В груди у него свистело и клокотало, кровь теперь текла изо рта непрерывно. – Не тяни.
– Ладно, – сказал Активист и медленно встал, – ладно. Дай обрез, – повернулся он к Телескопу.
Телескоп беспрекословно сбегал к машине и принес обрез. Виктор сомкнул пальцы на гладкой шейке приклада и медленно, как во сне, направил обрез в голову Тыквы.
Секунду Тыква пытался смотреть прямо в сдвоенное отверстие, напоминавшее употребляемый в
