гости по-соседски… Правда, в ту пору особенно гостить у папы Мая было негде, разве что раздавить бутылку, сидя на штабеле плит перекрытия, но цели своей Май достиг: Букреев поговорил с ним вполне приветливо, пригласил заходить и даже пожал на прощание руку.
И – вот смех-то! – они действительно начали похаживать друг к другу в гости, как добрые соседи. Зачем это было нужно Алфавиту, оставалось только гадать. Вряд ли папа Май так уж сильно ему понравился. У него, у папы Мая, вся его трудовая биография была пропечатана крупным шрифтом прямо на лбу, он это прекрасно сознавал и никак не мог взять в толк, почему Алфавит до сих пор не послал его подальше. Ну, не послал и не послал, и слава богу, что не послал. Был, наверное, у него, у Алфавита, какой-то резон держать папу Мая при себе – ну, не то чтобы так уж прямо при себе, шестерок у него и своих хватало, но поблизости.
За забором.
О делах они сроду не говорили. Папа Май знал, что сосед его, Антон Евгеньевич Букреев, широко известен в определенных кругах под кличкой Алфавит, и Алфавит, конечно, знал, что он знает, и тоже знал про папу Мая все, что может знать один человек о другом, но оба о своей осведомленности помалкивали в тряпочку и старательно корчили из себя обыкновенных соседей: мол, вы мне приятны и я вам приятен, а до дел ваших я никакого касательства не имею и иметь не желаю. Такие, в общем, европейские у них сложились отношения, даже где-то американские: моя хата с краю, ничего не знаю, а если соскучитесь, милости прошу на рюмочку коньячку. Только, блин, позвонить перед приходом не забудьте, а то вдруг меня дома нету или я, к примеру, не один. Сегодня Букреев, вопреки обыкновению, явился без предупреждения и даже, кажется, без охраны – просто подошел к калитке в кирпичном заборе, позвонил и сказал скучавшему в будке у ворот Рыбе, что хотел бы встретиться с Виктором Андреевичем. Рыба, понятно, держать его за воротами не стал – знал, бродяга, с кем имеет дело, – быстренько открыл калитку, впустил гостя и позвонил, сволочь этакая, хозяину на мобильник только после того, как Алфавит, отказавшись от сопровождения, скрылся за углом коттеджа. Короче говоря, папу Мая застали врасплох, он даже рыжье с себя не успел поснимать, хотя и знал, что все эти гайки и цепи не вызывают у Алфавита ничего, кроме пренебрежительной усмешки.
Да. Дружба дружбой, соседство соседством, но дистанция между ними, конечно, все равно сохранялась, и смотрел Алфавит на папу Мая исключительно сверху вниз, причем под очень острым углом, как на копошащуюся под ногами козявку. Ну, да чему тут удивляться! Кто Алфавит, а кто папа Май… Майков часто ловил себя на том, что пытается во всем подражать соседу. Бесило это его страшно, но поделать он с собой все равно ничего не мог. Он даже двор свой обустроил по образу и подобию соседского двора – ну, где-то так, как Господь Бог, по слухам, вылепил из глины первого человека по своему образу и подобию. И вышло это у папы Мая, между прочим, примерно так же, как у Господа Бога, – вроде похоже, но не так чтобы очень.
– Ну вот, – сказал Букреев, с одобрением разглядывая водопад и альпийскую горку, – теперь это уже на что-то похоже. Молодец, что денег не пожалел. Деньги новые заработаются, а красота при тебе останется. Выйдешь на крылечко, простоишь пять минут, на все это полюбуешься – глядишь, и на душе легче стало. Разве не так?
Хобот уже успел вынести и установить на лужайке легкий пластиковый стол и пару стульев. На столе стояли ваза с фруктами, бутылка и пепельница. Самого Хобота нигде не было видно – прятался, наверное, не желая портить своей носатой мордой пейзаж и мозолить серьезным людям глаза.
Они подошли к столу, ступая по молодой ярко-зеленой травке. Майков подождал, пока гость усядется, и сел сам. Честно говоря, у него было побуждение отодвинуть для Алфавита стул, как это делают официанты в дорогих шалманах, но он сдержался. В присутствии Букреева ему все время приходилось сдерживаться, чтобы не лебезить. Это было утомительно, но, наверное, шло папе Маю на пользу: в приличном обществе умение достойно держаться частенько с успехом заменяет чувство собственного достоинства.
– Так, конечно, – сказал папа Май, отвечая на риторический вопрос Букреева. – Но денег все-таки жалко. Заработаться-то они заработаются, да вот вопрос: когда?
– Быстрее, чем ты думаешь, – сказал Букреев и отщипнул виноградину от лежавшей в вазе пышной кисти. – Намного быстрее, поверь. Конечно, если мы договоримся.
Майков едва заметно вздрогнул от неожиданности и бросил на собеседника острый взгляд. Да, похоже, Алфавит неспроста заявился к нему вот так, без предупреждения. Что-то такое было у него на уме, и, возможно, уже не первый день.
И даже, возможно, не первый месяц…
– Что-нибудь конкретное? – осторожно спросил папа Май.
Букреев спокойно пропустил его вопрос мимо ушей, бросил в рот виноградину, пожевал, удовлетворенно кивнул и запил маленьким глотком скотчи.
– Слушай, – сказал он, внезапно и резко меняя тему разговора, – а что это ты там посадил? Вон там, за прудом, на пригорке? Вишни, что ли?
Майков самодовольно усмехнулся. Садоводство было тайной страстишкой Алфавита, его любимым коньком, его ахиллесовой пятой, и на участке у него, за домом, за гаражами, – словом, там, куда практически не попадали посторонние, – был разбит садик, совсем небольшой по площади, но идеально ухоженный, досмотренный. Всякого дерьма наподобие антоновки, которую можно жрать только с большой голодухи, в этом садике не водилось. Росли там деревья редкие и благородные, и плоды они давали тоже редкостные – и по вкусу, и по красоте. И виноград там тоже рос, да такой, после которого папе Маю на привозной долго смотреть не хотелось. Потому-то папа Май и пошел на такие хлопоты, чтобы добыть саженцы морозоустойчивой черешни, – очень уж ему хотелось хоть в чем-то переплюнуть самого Алфавита. Между соседями это испокон веков ведется: ты дом в два этажа построил – ну так я отгрохаю в три, а то и в четыре; ты сорок мешков картошки с участка поднял – так я тебе назло пятьдесят соберу…
Особо выпячиваться перед Алфавитом папа Май, естественно, не собирался, кишка у него для этого была тонка, и он об этом прекрасно знал, но вот такое соперничество – на агротехническом уровне, так сказать, – он себе позволить мог.
Короче говоря, заданного Алфавитом вопроса Майков ждал с нетерпением. Он даже не торопился на него отвечать – смаковал свой звездный миг, наслаждался предвкушением.
– Там-то? – лениво и небрежно переспросил он. – Черешни.
Букреев усмехнулся. Усмешка у него была недоверчивая и снисходительная: дескать, ну, сморозил парень по молодости, сдуру, так что с него, отмороженного, возьмешь? Папа Май получил удовольствие даже от этой усмешки – обидной, в общем-то, – поскольку в данном конкретном случае он ее предвидел и даже, можно сказать, спровоцировал нарочно.
– Вряд ли, – сказал Алфавит и отщипнул от грозди еще одну виноградину. – Черешни, брат, нашего московского климата не переносят. Уж сколько пробовали, да ничего не вышло. Да я и сам пробовал, если честно.
– Вот и я решил попробовать, – скромно сказал папа Май. – Эти черешни, Антон Евгеньевич, верняк.
– Недавно посадил, да? – с сочувствием спросил Букреев. – Тогда, Виктор, должен тебя огорчить: ничего из твоей затеи не выйдет. Простоят они у тебя до первого хорошего мороза, а по весне придется тебе на своих черешнях шашлык жарить. Зря ты, дружок, со мной не посоветовался, когда ехал саженцы покупать. Конечно, на рынке хохлы тебе хоть персики продадут, если попросишь. Им-то что, они товар спихнули, деньги получили и уехали. И ты доволен, и они довольны, а что дерево погибнет, так это, может, ты за ним не правильно ухаживал. Нет, без опытного специалиста в этом деле на наших московских рынках делать нечего. Мигом в галоши обуют, даже моргнуть не успеешь.
Папа Май решил промолчать о том, что торгаш с рынка, попытавшийся обуть его в галоши, пожалел бы об этом буквально через минуту, тоже отщипнул виноградинку и сказал:
– А они не с нашего рынка. С чего вы взяли? Они из Брянска. Вернее, из-под Брянска.
– Уже и туда доехали? – удивился Букреев. – Эти хохлы – чистые тараканы, так и расползаются во все стороны.
Хотя что я говорю? Брянск же ближе к Украине, чем Москва…
Да, на тамошних рынках, наверное, с этим делом еще веселее, чем на наших.
– Да они вообще не с рынка, – наслаждаясь каждым своим словом, неторопливо проговорил Майков. –
