их нет, ты тонешь, а когда их слишком много, они тебя выталкивают наверх, даже если ты этого не хочешь. Начинается какой-то геморрой: ходи так, говори то, общайся с этим и не общайся с тем… Пива не пей, это дурной тон…
– Да ты не убивайся так, папа, – сочувственно сказал Простатит. – Послал бы ты их всех на хрен! Чего себя-то мордовать?
– Ага, послал, – саркастически проворчал Майков, массируя ноющие виски. – Послать не проблема. А дальше что? Обратно на авторынок, палеными тачками торговать?
Ты в школе-то учился? Помнишь, как классик сказал: нельзя жить в обществе и быть свободным от общества. Во! Умный мужик был.
– Это кто же? – заинтересовался Простатит.
– А хрен его знает. Пива больше нет?
Простатит хитро улыбнулся и извлек из кармана своих необъятных брюк еще одну жестянку. Майков с подозрением покосился на банку. Ему хотелось сказать, что в культурных домах пиво подают на подносе, а не вынимают из кармана или, к примеру, из ширинки, но он промолчал – не столько из деликатности, сколько из-за того, что ему было лень ворочать языком. Он взял жестянку, поддел ногтем жестяное колечко на крышке и потянул. Пиво зашипело и полезло наружу. Майков слизал пену и стал пить, на этот раз медленно, никуда не торопясь, растягивая удовольствие. Тупая ноющая боль в висках и затылке понемногу отступала, сменяясь ощущением давления – тоже не слишком приятного, но, по крайней мере, безболезненного. Мутная пелена перед глазами мало-помалу поредела и рассеялась, и папа Май задышал ровнее.
– Жениться мне надо, – доверительно сообщил он Простатиту. – А то все так и норовят на бабу подловить, как будто я с необитаемого острова приехал. Ну, и для солидности, опять же… У тебя нет на примете подходящей телки, пузан?
Только чтобы не твоей комплекции, а как положено – ноги, там, талия и все прочее…
И он нарисовал в воздухе руками некую фигуру, отдаленно напоминающую восьмерку или гитарную деку. Простатит угодливо осклабился.
– Надо поискать, – сказал он.
– Брось, брось, – махнул в его сторону пивной банкой Майков. – Расслабься, я пошутил. А то ведь и вправду найдешь какую-нибудь лахудру да и женишь меня на ней, пока я спать буду… Слушай, а что это с нашими деревьями? С них правда лепестки осыпались или это у меня с бодуна в глазах темно? Ночью, что ли, ветер был?
– Где? – всполошился Простатит. – Не было ветра, Андреич, и града не было… Сходить проверить?
– Сходи, братан, – сказал Майков, – проверь. Хрен их знает, эти черешни, чего им не хватает. Может, они заболели, так надо тогда этого вызвать, как его… Ну, не ветеринара, а как он называется? Чтобы подлечил, в общем.
– Так не бывает таких докторов, – неуверенно возразил Простатит. – Или бывают?
– Как это не бывает? – возмутился Майков. – А чего тогда делать, если дерево сохнет? Рубить, что ли, на хрен?
Так за него же баксами плачено!
Простатит не стал напоминать ему о том, чем именно было заплачено за эти черешни. По правде говоря, добродушный Простатит до сих пор считал, что с тем стариком можно было обойтись помягче. Это все Хобот, черт бы его побрал, вечно у него кулаки чешутся…
Тяжело переваливаясь на ходу, Простатит пошел к пруду, над которым, на пригорке, росли высаженные в кажущемся беспорядке черешни. Уже с полпути он увидел, что с черешнями действительно что-то не так. Вся земля у их корней была, как снегом, усыпана опавшими лепестками, да и сами деревья выглядели как-то странно, будто и впрямь захворали. Простатит ускорил шаг и через минуту уже озабоченно разглядывал желто-коричневые, мертвые, свернувшиеся в трубочку листья.
– Папа! – крикнул он, обернувшись к навесу. – Андреич! Иди сюда, тут правда какой-то геморрой!
Майков подошел к нему и принялся осматривать заболевшие деревья с таким видом, словно что-то в этом понимал.
Впрочем, понимать тут было, по большому счету, нечего: даже такой, с позволения сказать, специалист, как Простатит, прекрасно видел, что деревья погибают – уже, считай, погибли.
Еще день, и листья с них опадут, а еще через неделю тонкие ветки станут сухими и ломкими, как хворост. Да они и будут хворостом, пригодным отныне разве что на растопку камина.
– Блин, – сказал папа Май сквозь зубы. – Это какая-то хрень, понял? Так не бывает, чтобы вчера деревья стояли, как огурчики, а сегодня взяли и сдохли ни с того ни с сего. И, главное, все сразу, хором. Черт меня дернул связаться с этим гребаным садоводством!
Простатит дипломатично промолчал, хотя под последним заявлением Майкова готов был подписаться обеими руками сразу. Глядеть на деревья ему было скучно, и, пока Майков, цедя сквозь зубы грязные ругательства, бегал, как ошпаренный, вокруг своих драгоценных черешен, Простатит от нечего делать глазел по сторонам.
– Гляди-ка, Андреич, – сказал он вдруг, – а вон там, под забором, куст пожелтел. Может, это, в натуре, какая-нибудь эпидемия? Жучок какой-нибудь или тля…
– Сам ты тля толстопузая, – огрызнулся Майков. – Где ты видишь хотя бы одного жучка? Ну где? Погоди-ка…
Куст, говоришь? Где?
Простатит показал где и торопливо заковылял за Майковым, который помчался к забору с такой прытью, будто его хорошенько ткнули шилом пониже спины.
Один из высаженных вдоль забора кустов и впрямь увял за одну ночь, как по волшебству. Кое-где на листьях еще виднелись зеленые пятнышки, окруженные желто-коричневыми ободками. Они напоминали физическую карту: зеленая низина, затем желтое плоскогорье и, наконец, темно-коричневые горы. Майков зачем-то сорвал один из таких листков, растер его между пальцами и понюхал.
– Ни хрена не понимаю, – растерянно признался он. – В натуре, как будто ночью кислотный дождь прошел.
– Если бы дождь, все бы завяло, – резонно возразил Простатит. – И трава тоже.
Ему было скучно и хотелось есть. Впрочем, есть ему хотелось всегда, независимо от времени суток и обстоятельств.
– У, мать твою! – выругался Майков и в сердцах пнул мертвый куст ногой.
В глубине куста что-то глухо звякнуло, и на лужайку лениво выкатилась узкогорлая двадцатилитровая бутыль – пыльная, захватанная, с остатками какой-то маслянистой жидкости на дне.
– Это чего? – не понял Майков.
– А я знаю? – растерянно ответил Простатит.
Майков набрал в грудь побольше воздуха, но покосился на забор и с шумом выпустил воздух наружу. Орать на весь поселок, вынося сор из избы, не хотелось.
– А кто должен знать? – спросил он со зловещим спокойствием. – Кто здесь охранник – ты или я? Кто кому бабки платит? И, главное, за что? А если бы это бомба была?
Крыть было нечем. Простатит тяжело опустился на корточки, поднял из травы бутыль, поднес горлышко к носу и осторожно втянул ноздрями воздух. Его щекастое лицо перекосила гримаса отвращения, он быстро отодвинул от себя бутыль и повернул голову к Майкову.
– Кислота, Андреич, – сказал он. – По-моему, серная.
В таких вот бутылках на предприятиях электролит для аккумуляторов держат, я видал. По-моему, твоим черешням кто-то помог загнуться.
– Я даже знаю кто, – медленно проговорил Майков, остановившимся взглядом изучая грязные отпечатки ног на беленой штукатурке забора. Судя по этим отпечаткам, кто-то не так давно перемахнул через забор, направляясь с участка папы Мая во двор к Алфавиту. – Вот пидор старый, совсем ополоумел на почве садоводства!
Простатит сделал испуганное лицо, вопросительно поднял густые брови – так, что они почти слились с низкой линией волос на лбу, и ткнул большим пальцем в сторону забора.
– Да, да, – неприятным скрипучим голосом сказал Майков, – так точно! Знаешь, какой самый страшный
