Диспетчер говорит, что передача оборвалась буквально на полуслове. Существует большая вероятность того, что все они погибли сразу, одновременно. Впрочем, мы ведем поиски. Задействованы все, кого можно было задействовать. Я думаю, примерно через час эксперты приступят к осмотру пассажирского отсека. Тогда можно будет.., гм.., пересчитать.., если получится…
В отдалении пророкотал идущий на малой высоте вертолет. Подполковник не врал: поиски действительно велись. Малахов обвел взглядом плоский горизонт. Где-то далеко, на самой границе видимости, синел перелесок, и это было все. Если бы здесь было что искать, поиски с воздуха давно увенчались бы успехом. И потом, Сиверов, хоть и необыкновенный человек, но все-таки не киношный супермен. Он просто не мог выпрыгнуть из горящего, разваливающегося на лету самолета и уйти пешком прямо по воздуху, засунув руки в карманы и насвистывая. А жаль, что не мог…
Малахов вдруг не к месту вспомнил, что так и не позвонил Ирине Быстрицкой. Когда ему доложили, что интересующий его борт благополучно поднялся в воздух, было уже начало третьего пополуночи, и он решил, что будет гораздо удобнее позвонить жене Глеба утром. А потом в его квартире раздался этот телефонный звонок, и первой его мыслью была мысль о том, что он теперь скажет Ирине. Вторая мысль: что доложить исполняющему обязанности президента? Третья: всех выведу на чистую воду и собственноручно расстреляю. В возможность несчастного случая генералу верилось слабо, а это значило, что впереди у него была масса работы.
– Извините, – сказал он подполковнику и вынул из кармана трубку мобильного телефона.
Подполковник кивнул и медленно, с трудом выдирая сапоги из чавкающей грязи, двинулся к машине, водитель которой, предусмотрительно оставшись в кабине, воровато покуривал в открытое окошко.
Генерал набрал номер рабочего телефона Быстрицкой и попросил у ответившего ему мужчины передать трубку Ирине. На душе у него скребли кошки, и он до сих пор не знал, что собирается говорить. Это было знакомое ощущение: генерал не впервой делал подобные звонки, но до сих пор к ним не привык и подозревал, что никогда не привыкнет. У него было много подчиненных, некоторые из них нравились ему, а других он с трудом переносил, но всякий раз, когда кто-то из них погибал, Малахов подолгу мучился, подыскивая слова, которые могли если не утешить родственников, то хотя бы сделать удар не таким беспощадным.
Через минуту он услышал в трубке знакомый голос, звучавший по-утреннему бодро и слегка встревоженно.
– Глеб? Где ты пропадаешь?
Малахов с большим трудом подавил трусливое желание прервать связь, проглотил застрявший в горле тугой комок, облизал губы и, зачем-то покосившись на машину, заговорил.
– Здравствуйте, Ирина. Это Малахов вас беспокоит.
– Алексей Данилович? Здравствуйте! Рада вас слышать.
– Рады? – поразился Малахов даже раньше, чем успел сообразить, что собирается сказать.
– Ну конечно, – ответила Ирина. – Почему бы и нет? Мне всегда приятно с вами поговорить, тем более что теперь понятно, куда запропастился Глеб.
Ее голос теперь был слегка приглушенным – видимо, ей не хотелось, чтобы к разговору прислушивались сослуживцы. Малахов с грустью подумал, что жены офицеров спецслужб с удивительной быстротой привыкают понижать голос, говоря о работе своих мужей.
– Когда он вернется, Алексей Данилович? – спросила Ирина. – Я понимаю, что точный срок вы назвать не можете, но хотя бы приблизительно.,.
– Ирина, – перебил ее Малахов и закашлялся. Ему вдруг показалось, что его сигарета набита конским волосом, как какой-нибудь дореволюционный диван. Он раздраженно отшвырнул ее в сторону, поборов возникшее вдруг желание швырнуть следом телефон. Сделав усилие, он взял себя в руки, в последний раз прочистил горло и зачем-то посмотрел в низкое серое небо из-под узких полей своей смешной старомодной шляпы. В небе не было ничего интересного. – Ирина, – повторил генерал, – послушайте… Я не знаю, как вам сказать…
– Скажите, как есть, – перебила его Ирина. Голос ее стал сухим и ломким, как прошлогодняя трава. Казалось, он доносился до Малахова с обратной стороны луны. – С ним что-то стряслось?
– Стряслось? Да, пожалуй, можно сказать и так… Мне действительно очень жаль, Ирина, но… Глеб не вернется. Он погиб.
«Ну вот, – подумал Малахов, – слово сказано. Мосты сожжены, и обратной дороги нет. Надо позвонить жене, пусть она с ней побудет, хотя бы сегодня…»
– Убит? – едва слышно переспросила Ирина. – Вы сказали – убит?
– Я этого не говорил, – мучительно морщась от сочувствия к Ирине и отвращения к самому себе, ответил Малахов. – Произошла авиационная катастрофа. Совершенно нелепый случай. Вы поезжайте домой, побудьте там. Я позвоню Маргарите Викентьевне, она с вами побудет…
– Где… Где тело? – снова перебила его Ирина. Голос у нее был слабым и надтреснутым, но тренированное ухо генерала Малахова без труда различило за этой слабостью несокрушимый металл. Этот стальной подголосок немного успокоил генерала.
– Тело пока не нашли, – ответил он.
В трубке вдруг послышался странный звук. Малахов решил, то этот сухой треск вызван какими-то неполадками на линии, но в следующее мгновение понял, что Ирина смеется. От этого смеха у него по спине побежали мурашки.
– Не нашли? – переспросила она. – Тогда зачем же вы звоните? Кто вам сказал, что он погиб? Если тело не найдено, значит, он жив.
«Не „если“, – мысленно поправил ее Малахов, – а „пока“. Пока не найдено. Ах ты, господи!..»
– Я тоже хотел бы на это надеяться, – начал было он, но Ирина уже бросила трубку.
Генерал медленно сложил и спрятал свой телефон, глядя, как копошатся возле самого большого обломка фюзеляжа люди в полевой военной форме. Он думал о том, что реакция Ирины на сообщение о том, что тело Слепого пока не найдено, не имеет ничего общего с трезвым рациональным подходом, к которому привык он сам и который всегда считал единственно верным. Женщина была просто ослеплена горем и не способна за один раз воспринять размеры обрушившегося на нее катаклизма. Защитная реакция организма, ложь во спасение, то-се… Потом Малахов вспомнил, что эта женщина хоронит Слепого не в первый раз и знает его лучше, чем кто бы то ни было. Этот человек неоднократно возвращался с того света, и генерал почувствовал, что снова начинает надеяться. Эта надежда несколько увяла, когда он снова бросил взгляд на обломки самолета, но до конца так и не умерла, хотя Малахов готов был дать голову на отсечение, что уцелеть в этой мясорубке было просто невозможно.
Глеб успел посетить банк перед самым закрытием. Теперь, когда дискеты с информацией были надежно заперты в подземном хранилище, а генерал клятвенно пообещал позвонить Ирине, как только шасси самолета оторвутся от земли, можно было не торопясь, обстоятельно обдумать свои дальнейшие действия.
Усевшись за руль, Слепой включил потолочный светильник и еще раз перечитал переданный ему Малаховым пропуск. Ему было бы спокойнее, если бы эту бумажку генерал состряпал лично, без посредников, но слово “спецрейс”, гвоздем торчавшее посреди коротенького документа, видимо, было здесь ключевым. Первое лицо государства очень торопилось, и Глебу совсем не нравилась эта спешка. Конечно, дело ему предстояло серьезное и не терпящее отлагательств, но именно поэтому почти волшебная скорость, с которой вдруг завертелись события, вызывала в нем глухое внутреннее сопротивление. Эта организованная сверху гонка заставляла его чувствовать, что он утрачивает способность по собственному усмотрению управлять не только ходом событий, но и собственными действиями, а это уже никуда не годилось. Когда в течение какого-то времени пассивно плывешь по течению, подчиняясь чужой воле, вырабатывается очень опасная привычка постоянно оглядываться через плечо, ожидая указаний. Как в анекдоте про таксиста, подвозившего пассажира, у которого при себе оказался второй руль. Этот чудак просто сидел рядом, держа перед собой ни к чему не прикрепленную баранку, и повторял каждое движение водителя. А когда тот привык к синхронному движению двух рулевых колес, пассажир вдруг резко крутанул свою баранку вправо, и таксист, не успев подумать, повернул следом, прямиком в столб…
Продолжая держать в правой руке пропуск, Глеб опустил левую в карман и задумчиво побренчал лежавшими там патронами. Бросив взгляд на вмонтированные в приборную панель часы, он тихонько
