– Так ты все время сидел внизу в баре? – перебил рассказ Попов.
– Не торопитесь с выводами, товарищ, полковник. Сейчас вы все узнаете, – вежливо отпарировал Виктор.
После первого же бокала пива Понсен узнал крайне важную вещь: местный кондитер вотвот повезет торт, заказанный господином режиссером.
– Кто у нас кондитер? – резво поинтересовался Виктор, у которого мгновенно созрел гениальный, с его точки зрения, план. Он сам повезет торт в шато, а там будет действовать по обстановке.
Месье Жерар, в отличие от привычных представлений о кондитерах, оказался худым и длинным молодым человеком, который после нескольких минут препираний по поводу цены за скромную плату в 200 евро уже звонил дворецкому господина Мартена. Хриплым простуженным голосом он сообщил, что простудился, а посему торт доставит его племянник.
– Ну, ты высоко исполняешь, – вновь не удержался Попов. – Никак не ожидал от тебя такой прыти. Дальше-то что?
– Дальше, – словно собираясь с мыслями, продолжал Виктор, – дальше я поехал с Арсеном в шато – он показал дорогу и лично вручил господину дворецкому торт. Но пока он суетился, чтобы эту махину не уронить, посадил ему сзади на воротник небольшой «жучок». Новую разработку. Принимает в радиусе полсотни метров. Даже через стену.
– А что, дворецкий все время находится там, где гости? – поинтересовался Мацкевич.
– Дворецкий, как правило, всегда среди гостей и лишь изредка выходит из зала, чтобы отдать короткие распоряжения. Или внести торт.
– Отлично! А где будет находиться приёмник? – вновь спросил Леонид Сергеевич.
– Ну, это оказалось совсем просто. У меня прямо в шато якобы сломалась машина, которую для большей подлинности презентовал нам месье Жерар. А в ней под сиденьем я и спрятал приемное устройство.
Понсен говорил с жаром, понимая, что сейчас он герой. Что, собственно, в глазах коллег соответствовало истине.
– Под утро, надеюсь, мы будем знать все или почти все о том, что происходило у режиссера.
Глава 8
– Господа! Друзья! Как говорится, хотя сегодня мы и не господа положения, но по положению мы – господа! – явно натужно пошутил Дорошин.
Он первым решил разрядить обстановку, когда понял, что наконец рассевшиеся за столом в виртуальном парке Мартена – все до боли знакомые ему люди – чего-то ждут.
Выразительно поглядев на Татьяну Борисовну, а затем на Огнева, он встал.
– Чего это вы встали? – тут же сделал ему замечание Уралов. – Давайте сидя, Александр Максович.
– Можно и сидя, – согласился Дорошин.
Со стороны вся эта компания солидных людей, сидящих за плетеным ратановым столом в роскошном парке в партикулярных костюмах и крахмальных сорочках бело-голубой гаммы, выглядела если не сюрреалистично, то по меньшей мере странно.
– Александр Максович, пожалуйста, кратко обрисуйте картину, на фоне которой мы собрались, – вновь попросил Борис Николаевич.
– Хотел сказать, с удовольствием сделаю это, но какое в нашем конкретном случае может быть удовольствие?! – твердо произнес Дорошин. – Хотя понимаю, все следят за событиями последнего времени и имеют свой взгляд на них.
– Позвольте, нас всех, собравшихся здесь, объединяет общий взгляд на события, определенные меморандумом 1999 года, – незамедлительно отреагировал муж Татьяны.
«А ведь дал себе зарок молчать, – тут же пожалел он, – и сразу же сорвался».
– Да! – со значением прогудел Уралов. Но его тут же от дальнейших речей одернула дочь, сидящая справа от отца.
– Вот мы здесь и убедимся в этом. Когда обменяемся мнениями, – настаивал Дорошин. И без какойлибо паузы сказал, по сути, главное:
– Мы не уверены, что выполняются договоренности, принятые действующим Президентом как условие передачи ему власти. Я буду излагать по пунктам.
Первое и самое главное: в стране постепенно попираются почти все демократические принципы.
Это – фактически низложение и унижение института прессы.
Это – превращение системы выборов на всех уровнях в заранее запрограммированное шоу.
Это – вмешательство спецслужб во все сферы хозяйственной и общественной жизни.
Это – преследование представителей бизнеса с целью беззастенчивого передела собственности.
Это – преследование гарантов меморандума, вплоть до их физического устранения.
Это – искоренение из институтов власти тех ее представителей, о которых в 1999 году имелись принципиальные договоренности.
– Мне представляется, что ваши утверждения голословны, – перебил Дорошина патриарх региональной политики Бурнусов.
Его не очень приятный для слуха скрипучий голос прозвучал, как шипение змеи. И хотя он по привычке говорил достаточно тихо, его слова все услышали и сделали только им известные выводы.
– Мы здесь как раз и собрались для обмена мнениями, а вы тут рот затыкаете. Некорректно! – Сказав это, Огнев резко покраснел.
– Никому я рот не затыкаю. Просто считаю тезисы Дорошина необоснованными, – настойчиво повторил Бурнусов.
– А я бы добавил еще более жестко, – встрепенулся Хохлов. Он сидел напротив главы Приволжской республики и был поражен не столько словами визави, сколько абсолютным равнодушием во взгляде. – Могу авторитетно заявить, что такого произвола спецслужб, пытающихся влезть буквально во все дыры, не было никогда. Включая сталинские времена. Тогда по крайней мере в маленьких городах милиция не волтузила горожан. Как у вас, например. И что?
– Это не у них, а у соседей, – вежливо заступился Дедов.
– Виноват, перепутал, – быстро согласился Хохлов. – Но думаю, мы просто не знаем, что и где творится в регионах. Журналистов, особенно московских, избивают, им угрожают…
«Чего это его так понесло?» – подумал Духон. Он достаточно неплохо знал Олега Борисовича, но никогда не замечал за ним практики развешивания каких-либо политических приговоров. Особенно в присутствии широкого круга слушателей.
– Ну что вы на Бурнусова навалились, па-ни-маешь, – громко пробурчал Уралов. – Он всегда был хитрецом. У меня немереное количество суверенитета вытянул. И сейчас успешно этим же занимается. Вы только поглядите, сколько денег из казны выцыганил на празднование юбилея их столицы. Ни Питеру, ни Пскову, ни Калининграду подобного не удавалось. И при этом на Госсовете громогласно заявил, что, глядишь, еще его региону что-то перепадет. Поди, плохо. А то, что регионы уже практически неуправляемы? Или управляются холопами центральной власти? Это никого не волнует.
Все, кто сидел за столом, нескрываемо удивились осведомленности Уралова и как-то внутренне подтянулись.
Борис Николаевич тяжело поднялся и направился к столику с напитками, заслонив его всем телом.
– Папа! – встрепенулась дочь.
– Да не волнуйся. Хотя пропустить бокальчик не мешало бы. Тоска… – Он вернулся к столу с фужером минеральной воды.
Услышав звон стекла в зале, туда мгновенно впорхнул дворецкий и бросился помогать Уралову. Но увидев, что тот уже управился, стал ловить взгляды других гостей.
– Мне тоже водички, – попросил Дедов, но увидев, что дворецкий его не понял, выразительно показал на бокал в руках у Уралова, а затем на себя.
Огнев попросил пива. Бурнусов, кажется, – чаю. Словом, работа дворецкому нашлась.
Микрофон, словно клещ, присосавшийся к воротнику его фрака, ожил.
– И вообще, товарищи, не о том мы говорим, – снова заговорил Уралов.
Лично ему с самого начала была крайне неприятна вся нынешняя затея. И прежде всего потому, что чем дальше уходил в прошлое его официальный отказ от власти, тем больше в минуты неизбежных раздумий он
