Больше всех возмущалась происшедшим молодая девушка в кожаных брюках. Она кричала:
– Это ж надо, люди какие пошли! Пока бегала смотреть, сумочку сперли! А в ней мобильник и двести баксов! Ничего святого не осталось!
Ее парень с видом знатока рассуждал о тротиловом эквиваленте, об объемных и метательных взрывчатых веществах и уверял журналиста, что взорвался никак не гексоген, а скорее всего пластид. Старичок, собиравший бутылки за посетителями кафе, протиснулся к камере и, не говоря ни слова, отвернул грязный плащ. Под ним заблестел иконостас наград.
– При Сталине такого бы не было. Это я вам точно говорю! – прокричал он так, что микрофон зашкалило, и ткнул грязным большим пальцем в медаль с профилем Сталина. – Я Берлин брал! Я на Рейхстаге расписался, а они, суки, Рейхстаг немцам отдали! Теперь фашисты все надписи закрасили!
Журналист, уже записавший достаточно много показаний свидетелей, поинтересовался:
– Так что ты, отец, написал на Рейхстаге? Старик произнес короткое слово из трех букв.
– Молодец, батя, – сказал журналист.
– Меня в телевизоре покажете?
– Как нечего делать! – обещал журналист. – Только без звука.
– Однополчане по губам прочитают.
– Смотри себя, отец, в вечерних новостях.
– У меня телевизор не работает, сломался. К соседу пойду, – грустно произнес старик и поинтересовался:
– Вашу бутылку можно забрать?
Журналист, растрогавшись, отдал недопитую бутылку пива ветерану второй мировой и с чувством исполненного долга вернулся к машине.
– ФСБ тревожить не будем, – сказал он режиссеру, – ни хрена они толком не скажут. Только неприятности наживешь. Покажешь какого-нибудь крупного чина засекреченного. Потом на канал наш наедут, геморрой заработаем вместо денег.
Оператор вновь побежал снимать. Пена уже осела, и были видны обгоревшие, искореженные части машины.
– Трупов, жалко, не видно, – вздохнул журналист. – Взрыв, конечно, – вещь эффектная, но, когда убивают из пистолета, хоть есть что показывать.
– Картинка классная, – сказал оператор, загружая камеру в микроавтобус, – эту картинку все агентства у нашего канала купят.
– Нам-то от этого мало перепадет.
– Перепадет, не боись, я копию согнать успею.
Среди зевак, не высовываясь вперед, толкался и Глеб Сиверов. Он профессионально уходил от объективов телекамер и фотоаппаратов. Его машина стояла в соседнем дворе. Он видел взрыв, потому что следил за кортежем и “вел” Данилова от самого офиса.
Получалась фантастическая картина: олигарха убрал кто-то из своих. Не могло такого быть, чтобы машину не проверили перед выездом. Уж если теплоход неделю круглосуточно охраняли, то автомобиль и подавно не выпускали из поля зрения ни на секунду. То, что машина взорвана изнутри, для Глеба было очевидным.
Сиверов дождался, пока телевизионщики покинут летнее кафе, отыскал свободный столик у самой стены, заказал чашку чая и минералки, собственноручно опустил красный зонтик пониже, чтобы капли дождя не падали на колени и, закинув ногу за ногу, закурил сигарету, терпеливо ожидая, что же произойдет дальше.
Машину пока не убирали, лишь разрешили отогнать джипы охраны. Охранники суетились, звонили по мобильникам, переговаривались друг с другом, при этом нещадно матерились, не обращая внимания ни на милицию, ни на ФСБэшни-ков, ни на журналистов с их камерами.
Они потеряли работу. Охранников, не уберегших своего патрона, вряд ли примут в другую фирму. Теперь им в лучшем случае предстояло охранять ночные клубы и работать вышибалами в сомнительных ресторанах, – Ну вот, – усмехнулся Слепой, увидев черную “Волгу” с двумя антеннами спецсвязи.
Генерал Потапчук по давно заведенной привычке подъехал незаметно. Оставив машину метрах в ста от места взрыва, он направился к нему. В сером костюме, с зонтиком в руках.
"Где же портфель? – подумал Сиверов. – Впервые я вижу Потапчука без его любимого портфеля, если, конечно, исключить то время, когда он лежал в реанимации. Наверное, первое, что он спросил, когда пришел в себя, – где мой портфель? "
Потапчук, конечно же, не заметил Сиверова. Так показалось Глебу. Однако генерал ФСБ просто умел оставаться невозмутимым. Про себя он выругался: “Обнаглел вконец, еще вооружился бы диктофоном и брал интервью у свидетелей. Хотя молодец, оказался здесь раньше меня”.
– Что произошло? – спросил Федор Филиппович у офицера ФСБ, сидевшего на корточках возле сгоревшей машины и щеточкой сгребающего что-то в целлофановый пакетик.
Пять таких пакетиков уже лежали возле него на асфальте.
– По предварительным данным, в машине находились Данилов, его шофер и Кривошеев. Рвануло изнутри.
– Сам вижу, что не фугас и не авиабомба. Все мертвы?
– Все, там месиво, – сказал криминалист.
– Что взорвали?
– Пока не могу сказать точно, но похоже, что пластид.
– Сколько?
– Килограмма полтора, не меньше, бомба была без оболочки.
Потапчук поправил очки.
– Зачем понадобился взрыв такой силы?
– Чтобы наверняка, – задумчиво произнес эксперт.
– Для салона хватило бы и ста граммов.
– Чисто по-русски, – сказал эксперт, – с запасом заложили, не жалея.
– Да уж, вижу, что не жалея. А что журналисты говорят?
– Как всегда, трындят про чеченский след и про бандитов.
Глеб Сиверов допил чай и с незажженной сигаретой в зубах неторопливо прошелся вдоль ленты ограждения, встретившись взглядом с Потапчуком. И тот и другой были в темных очках. Глеб Сиверов загадочно щелкнул пальцами, а Потапчук поправил очки. Это означало: будь на месте, я тебя найду.
Глеб сел в свою машину, включил кнопку приемника. Передавали информацию о том, что произошло на улице, рядом с которой он находился. Он сидел, закрыв глаза и барабаня пальцами по коленям. Он завидовал журналистам, для которых все было ясно и просто. Ему же, Глебу Сиверову, предстояло отыскать настоящий ответ на вопрос о том, что произошло. Не придумывать его, а отыскать, анализируя факты.
"Погибли три человека. Шофер погиб за компанию, его явно в расчет не брали, а вот полковник налоговой полиции – персона неприкосновенная, как и олигарх. Убивают людей рангом пониже, убивают за деньги. У Данилова были большие деньги. Олигарх – это часть государства, как и полковник налоговой полиции. Они играли в одну игру, в четыре руки. Кому же такая игра могла не понравиться? Многим, но смерть Данилова и Кривошеева при существующем раскладе ничего изменить не могла. Машина была запущена. Номера счетов известны ФСБ. Решение относительно денег приняли на самом верху. Убивай не убивай, ничего не изменится. Максимум, тормознешь на неделю, от силы – на две. Что за это время можно сделать, если все под контролем? Ровным счетом ничего. Личная месть? Из личной мести так не расправляются. Рядом с Даниловым важный государственный чиновник. Человек-компьютер, занимавшийся проводкой денег. А если это Ленский отомстил Кривошееву? Скорее всего Данилов должен был обижаться на Ленского. Ведь диск упустила охрана Ленского, значит. Ленский мог нанести упреждающий удар. Вполне возможно, злость иногда лишает разума, заставляет совершать непродуманные поступки, но, опять же, зачем делать это так демонстративно, картинно? Если бы приказ отдал Ленский, наверняка сработали бы по-другому. Погибли бы его люди, а сам Спартак Иванович лишь чудом не оказался бы в машине. Вышел бы на одну минутку или не успел бы дойти до машины десяток шагов.
Я слишком мало знаю, слишком обрывочная информация. Возможно, Потапчук уже что-то разнюхал,
