грохотом вылетел из-под ноги, и Пацук еле успел упереться в неровный спил дерева. Он качался, пытаясь установить равновесие, но попробуй это сделать со связанными за спиной руками! Глаза его бегали. Мертвец, казалось, следит неподвижным взглядом за мучениями своего убийцы, две пиявки упали на земляной пол.
Пасечник стоял у приоткрытой двери, за которой виднелась река, такая близкая, но уже недосягаемая для Кузьмы.
– Не знаю, чего тебе надо, но пощади, отпусти меня! – хрипел Пацук.
Пасечник отрицательно покачал головой:
– Нельзя.
Чурка наклонилась. Пацук в отчаянии попытался выровнять ее, но слишком сильно качнулся. Он ощутил, как опора уходит из-под ног.
Тело его дернулось и закачалось на короткой веревке. Язык вывалился изо рта, из уголка губ потекла вспененная слюна.
Выждав несколько минут, пасечник разрезал веревки на руках Кузьмы, остановил раскачивающееся тело и не спеша покинул сарайчик, оставив двух мертвецов наедине.
Лодку он отвязал и пустил вниз по течению. Дождался, пока та исчезнет в тумане, и зашагал вдоль берега. На пасеке открыл крышку одного из ульев и опустил оклад между рамками с медом. Потревоженные пчелы гудели, но хозяина не трогали.
– Побудь пока здесь, – ласково произнес пасечник, проводя пальцами по серебру оклада. – Здесь тебя никто не найдет.
– Принято делить людей на сов и жаворонков. Жаворонки встают рано утром, основную работу успевают сделать до обеда. Вечером же их работать не заставишь, работоспособность не та, в сон клонит. Сов же, наоборот, с утра лучше не трогать. Ближе к вечеру, когда солнце клонится к западу, они оживают. Большинство творческих людей – совы.
К совам относился и Алексей Холмогоров. В Москве он легко вписывался в жизнь большого города, активизирующуюся обычно к вечеру. В Борисове, где улицы вымирали после десяти часов, ему приходилось туго. Церковный староста, у которого Холмогоров поселился, несмотря на предложение местных властей перебраться в бесплатный номер в гостинице, поднимался ни свет ни заря, будучи уверенным, что этим не тревожит Холмогорова. Цирюльник крался по двору, а затем дверь, ведущая в летнюю кухню, громко хлопала.
– Это не я вас разбудил, Андрей Алексеевич? – улыбнулся Цирюльник, когда Холмогоров вышел из небольшого домика, который отвел ему церковный староста.
– Нет, что вы.
– Вид у вас заспанный.
Холмогоров, стоя в двери кухни, жадно втянул в себя запах свежесваренного кофе. Ради гостя церковный староста перестал заваривать чай и перешел на более благородный напиток.
– Сегодня вести службу приедет батюшка из Минска, – хвастался Цирюльник.
– Да, хорошо, – рассеянно отвечал Холмогоров.
– Может, вы его знаете? Отец Максим, Заславский его фамилия.
Холмогоров пожал плечами. Это имя ему ни о чем не говорило.
Кофе Цирюльник разлил в большие чайные чашки, поставил на стол молочник и толсто порезанный самодельный пирог позавчерашней выпечки.
– Вы, смотрю, совсем газет не читаете? – советник патриарха окинул взглядом столовую. У него дома на кухне, на холодильнике, всегда высилась стопка газет и журналов, которые он просматривал за завтраком, ел, читал и одновременно в пол-уха слушал радио. Телевизионные новости смотрел исключительно вечером, если, конечно, в мире не случалось что-нибудь сверхъестественное.
– А что толку? – вздохнул Цирюльник. – Новости происходят не у нас, а далеко – в Минске, в Москве, в других столицах. О нас если и скажут слово, то в последнюю очередь. Какой смысл новости знать, если в них не участвуешь?
– Тоже правильно, – согласился Холмогоров.
Цирюльник для советника патриарха был собеседником не слишком интересным. Он говорил о вещах банальных, хотя и правильных, с которыми не поспоришь. За столом зависло неловкое молчание, и Холмогоров машинально потянулся к радиоприемнику, небольшому однокассетному “Панасонику”. Такой же, только больший, на две деки и с CD-проигрывателем стоял на кухне у Холмогорова. Щелкнул переключатель, и мягко зазвучала приятная музыка – Моцарт в современном исполнении на электронных инструментах. Советник патриарха посмотрел на часы:
– Семь часов утра, новости должны идти, а тут музыка.
– Это местный канал, – засмеялся Цирюльник. – На нем все, что угодно, может идти: и новости, и музыка, и радиоспектакль. Когда хочет, тогда и выходит в эфир, – Слепой ди-джей? – вспомнил Холмогоров своего попутчика по дороге в Борисов.
– Вы его знаете? – удивился Цирюльник.
– Хороший парень, мне он понравился. Музыка мягко ушла в тишину, было слышно, как включился микрофон.
– Доброе утро, дорогие борисовчане, – прозвучал знакомый Холмогорову голос…
"Наверное, правильно было бы сказать «жители Борисова»”, – подумал советник патриарха.
– ..За вчерашний день в городе ничего достойного внимания не произошло, так что и рассказывать в новостях особенно не о чем, – с легким смехом сообщил в эфир слепой ди-джей.
"Вот те на!” – подумал Холмогоров, представив себе, что подобную фразу скажет телекомментатор.
– Справедливо замечено, а главное, честно, – сказал он Цирюльнику, – Парень прикалываться любит.
– ..О дорожных пробках мне рассказывать не придется, поскольку в Борисове не так уж много машин, большинство жителей города вообще ходят пешком. Если вас интересует погода, то она будет не лучше и не хуже, чем вчера. Осень все-таки… О температуре воздуха и влажности сказать вам не могу, поскольку никто ко мне не зашел, чтобы посмотреть на градусник и барометр. Слышу лишь, что по-прежнему идет мелкий дождь, и рекомендую тем, кто все-таки рискнет выйти на улицу, прихватить зонтик и потеплее одеться…
Резко прозвучала музыкальная заставка, и записанный на пленку женский голос вкрадчиво произнес: “Борисовские новости с вами. Вы с борисовскими новостями”.
– ..До сих пор еще ничего неизвестно по делу об убийстве приходского священника отца Михаила, – продолжал слепой ди-джей. В городе говорят всякое, наверное настолько далекое от истины, что и повторять не стоит. Начальник районного отдела милиции отказался давать какие-либо комментарии, так что придется руководствоваться домыслами. Из опрошенных мною на базаре десяти горожан шесть заключили, что отца Михаила убили сатанисты, двое – что это роковая случайность, а двое не знали, что и думать. Ясности в этом деле нет и, как мне кажется, не предвидится. Со своей стороны хотел бы предложить следствию сотрудничество. Всякий, кому что-нибудь известно о гибели священника, может позвонить мне прямо в студию. Анонимность звонка гарантирую… – и вновь без предупреждения зазвучала музыка, начиная с того самого места, на котором прервалась перед импровизированным выпуском новостей.
– Тоже мне, – забурчал церковный староста, – новостей в городе нет никаких! А то, что отец Максим из Минска приезжает службу вести, это не новость? Объяви он ее в эфире, вдвое больше людей, чем обычно, в церкви собралось бы.
– – Позвоните, скажите ему. От кого, как не от вас, ему знать об этом, – предложил Холмогоров.
– Великая честь! Эфэм-станция – бесовское явление! Музыку он, знаете, какую по вечерам крутит? Ме- тал-ли-чес-ку-ю, – по слогам проговорил церковный староста. – А музыка эта – сатанинская. Я однажды у Игоря дома был, пришел ругаться: он церковные праздники перепутал – православные с католическими. У него на стене плакат висит, морды у певцов страшные, разукрашенные, две молнии нарисованы, как эсэсовские, и черепа с костями.
Холмогоров хотел заметить, что черепа с костями он видел и на памятниках, установленных на старом
