причесаны на прямой пробор и заплетены в две толстые косы; такая прическа не помешает короне удержаться на голове. Впрочем, пока что голову Матильды покрывали всего лишь прозрачная золотистая вуаль и венок из белых цветов.
Миниатюрная герцогиня улыбнулась, помахала ручкой — и тут же покорила сердца всех, кто видел ее в тот момент. Слава о ее добросердечии и набожности уже разнеслась по всей стране. И англичане почувствовали себя спокойнее с появлением Матильды. Вильгельм вырос в глазах подданных благодаря очарованию своей супруги — точь-в-точь как и предсказывали ему советники. Все были уверены, что у такой чудесной женщины, как Матильда, не может быть дурного мужа. Сам Вильгельм не участвовал в процессии, не желая затмевать свою супругу в этот торжественный для нее день. Он ждал у церкви. Королевский парад замыкала группа монахинь из аббатства Святой Троицы в Казне, принадлежавшего самой Матильде. Монахини молились на ходу, проворно перебирая пальцами четки.
Процессия приблизилась к великолепному Вестминстерскому аббатству, миновала главные ворота и проследовала вдоль центрального прохода. В церкви было прохладно, но солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь большие окна с цветными стеклами, согревали серые каменные стены. Звенели голоса хора, поющего старинный латинский гимн. У высокого алтаря ждал Олдред, архиепископ Йоркский. Церемония состояла из помазания, облачения и коронации королевы.
Стиснутые со всех сторон другими зрителями где-то в середине толпы, Мэйрин и Жосслен вместе со всеми радостно воскликнули» Да!«в ответ на вопрос, желают ли они видеть своей законной королевой Матильду, герцогиню Нормандскую. Затем будущая королева произнесла клятву; по сути, это был договор между Матильдой и ее подданными. Голос герцогини звучал отчетливо и ясно, так что его было слышно даже в дальних рядах гостей.
Настало время для помазания. Матильда опустилась на колени, молодой священник снял с нее венок и вуаль. Архиепископ пролил ей на голову немного священной мирры. Затем на плечи королевы набросили мантию из сверкающей золотой парчи, отороченную мехом горностая. Олдред на удивление просто, отчетливо и негромко произнес:
— Матильда Нормандская! Я возлагаю на тебя корону Англии, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
На мгновение подняв корону повыше, чтобы всем присутствующим было хорошо видно, архиепископ возложил ее на голову королеве. Это был изящный золотой венец, украшенный аметистами и бриллиантами; его сделали точь-в-точь по мерке для Матильды. Он был невысоким; украшавший его узор из золотых колосьев пшеницы, виноградных гроздьев и лилий считался не просто прекрасным, но и приносящим счастье.
Затем королева в сопровождении священников спустилась от алтаря по нескольким ступеням к трону, стоявшему рядом с другим, более массивным троном. Только теперь король присоединился к своей супруге и занял свой трон. Архиепископ Олдред провозгласил:
— Милорды, миледи, я вручаю вам Матильду, королеву Англии! — Затем архиепископ повторил все то же по-французски.
Зрители издали приветственные крики; когда радостные возгласы наконец утихли, Матильда села, чтобы принять присягу от подданных своего мужа. Перед королевой склонились лишь самые влиятельные и знатные дворяне; ведь если бы каждый стал выходить вперед, на это не хватило бы и целого дня.
Затем король и королева возглавили процессию, направившуюся обратно в королевский замок, где предстоял грандиозный пир. Перед замком на зеленых лужайках разбили шатры: погода стояла чудесная, чтобы сидеть взаперти. Слуги вырыли большие ямы для костров и поджаривали на открытом огне быков, овец, свиней и оленей. Повара с раскрасневшимися от жара лицами размеренно поворачивали вертела. Для гостей установили длинные столы на козлах; выше всех поднимался королевский стол. Из подвалов замка выкатили огромные бочки с вином и пивом. Вскоре религиозная торжественность уступила место праздничному веселью. Слуги сновали между кухнями и пиршественными столами, разнося блюда с жареными курами, ласточками и жаворонками, тетеревами, рябчиками, куропатками и вальдшнепами; с кроликами, начиненными голубями, которые, в свою очередь, были фаршированы крупой и сушеными фруктами; с морскими окунями, речной форелью и лососями. На столах стояли блюда с сыром, подносы с хлебом, чаши с горохом, капустой и мелкой свеклой. Украшали стол апельсины из Испании, засахаренные фиалки из Прованса, нормандские вишни и английская клубника.
Менестрели развлекали гостей, распевая сказания о героях и подвигах былых времен. Вильгельм особенно заинтересовался одним из них, сочинившим новую песню, в которой прославлялся благородный король и его любовь к королеве, чье присутствие сделало Англию еще прекраснее. Король щедро вознаградил сообразительного менестреля, подарив ему золотой перстень с мизинца. Кроме певцов, выступали жонглеры и акробаты; музыканты, игравшие на лютнях, арфах, трехструнных скрипках, колесных лирах и цимбалах; актеры, веселившие гостей голосами разнообразных животных. По мере того как веселье разгоралось, кое-кто из гостей даже попытался присоединиться к актерам.
Внезапно вперед выехал всадник в полном рыцарском облачении. Это был сэр Мармион из Фортэнэ. Он трижды бросил собравшимся вызов:
— Если кто-либо отрицает, что наш милостивый повелитель Вильгельм и его прекрасная супруга Матильда являются законными королем и королевой Англии, то он — вероломный предатель и лжец. Посему от имени короля я вызываю его на поединок!
Естественно, этого вызова не принял никто.
Поскольку Жосслен и Мэйрин не входили в число придворных, они собрались домой рано, не желая засиживаться дотемна. Коронация Матильды хорошо им запомнится, они смогут с гордостью рассказывать об этом торжестве своим внукам. Сейчас же их больше всего беспокоило предстоящее путешествие в Эльфлиа. Но перед тем как отправиться домой, им надо было засвидетельствовать свое почтение королю и королеве. Пробравшись к королевскому столу, они скромно подождали, пока их заметят.
— Говори, Жосслен! — Король был сыт и добродушно настроен.
— Нам пора в дорогу, милорд. Мы хотим поблагодарить вас за гостеприимство.
— Как рука леди Мэйрин? — заботливо поинтересовалась королева. — Все в порядке?
— Мне удалось избежать заражения, миледи, — ответила Мэйрин. — Со временем рана заживет окончательно.
— Я буду чувствовать себя спокойно только тогда, когда Бланш де Сен-Бриек окажется на той стороне Ла-Манша, — заметил Жосслен. — Я даже не думал, что она такая опасная женщина.
На мгновение повисла напряженная тишина, а потом король произнес:
— Бланш де Сен-Бриек мертва, Жосслен. Я был уверен, что ты это знаешь!
— Мертва?! — Жосслен де Комбур уставился на короля в откровенном изумлении.
— Мертва? — спросила Мэйрин, делая вид, что тоже удивлена, и испытав легкий укол вины за то, что обманула мужа.
— Да, — подтвердил Вильгельм. — После того как она напала на леди Мэйрин, я приказал запереть ее в маленькой кладовой на чердаке королевского замка. Ей дали кувшин воды и буханку хлеба. Мы рассчитывали продержать ее до возвращения в Нормандию. Дверь заперли снаружи, но не поставили никакой охраны: ведь никому бы не пришло в голову помочь ей бежать. Вчера вечером слуга принес для нее хлеб и кувшин с водой. Он отпер дверь, вошел в кладовую и обнаружил Бланш де Сен-Бриек на полу. Она была мертва. Лежала со сломанной шеей. Мы опросили всех, кто был в замке, но никто не заметил ничего подозрительного. Они не видели незнакомцев и не слышали ничего такого, что могло бы навести нас на след убийцы.
— Очень похоже, — сказала Матильда, — что за нею явился сам дьявол. — Она осенила себя крестным знамением.
— Насколько я ее знала, у нее никогда не было друзей, — медленно проговорила Мэйрин. — Возможно, среди вашей большой свиты есть ее враг. Она приехала в Англию, чтобы женить на себе моего мужа. Когда Бланш поняла, что этот путь для нее закрыт, она могла в своей глупости избрать другую, более опасную дорогу. Она не привыкла отказываться от намеченной цели. Она была моим врагом, но да сжалится Господь над ее душой.
— Да, — согласилась королева. — Пусть Господь простит ее прегрешения.
— Прошу вас, мадам, — сказала Мэйрин, — не рассказывайте моей несчастной сводной сестре о том, какой жестокий конец постиг ее мать. Я уверена, что она любил» леди Бланш, и каковы бы ни были грехи
