медицинскую публику, то, по крайней мере, на занимающих высокое положение военных офицеров- медиков. Велись разговоры о создании психоаналитических клиник в различных центрах для лечения военных неврозов.

Мэр и магистрат Будапешта превзошли себя в демонстрации гостеприимства. Для участников конгресса были забронированы лучшие отели, специальный пароход на Дунае находился в их распоряжении, были даны различные приемы и званые обеды. В целом атмосфера была в высшей степени стимулирующей и ободряющей. Ференци избрали следующим президентом Международного объединения. В следующем месяце более тысячи студентов подали ректору университета прошение, чтобы Ференци пригласили прочесть курс лекций по психоанализу в их университете.

В работе конгресса принимали участие 42 человека, включая аналитиков и сторонников психоанализа. Фрейд прочитал работу «Пути психоаналитической терапии». По какой-то причине Фрейд действительно прочитал эту работу, отойдя, таким образом, от своего неизменного правила вести лекцию или произносить речь без каких-либо записей. Этим он вызвал сильное неодобрение со стороны присутствовавших на конгрессе членов своей семьи; они утверждали, что он опозорил их, нарушив эту семейную традицию.

Хотя Фрейд продолжал держаться, насколько это было возможно, в стороне от формальных церемоний, его не могли не тронуть блестящие перспективы, неожиданно открывающиеся для расширения его работы. Он писал Ференци: «Я полон радостного удовлетворения, и на сердце у меня легко, так как я знаю, что мое „беспокойное дитя“, работа моей жизни, защищена твоим сотрудничеством, а также помощью других, которые заботятся о ее будущем. Я буду наблюдать приближение лучших времен, даже если стану делать это издалека». Ференци ответил, что он уже слышал о наблюдении издалека десять лет тому назад, когда Фрейд посторонился, чтобы дать место Юнгу.

Во время войны Фрейд мало что слышал о Пфистере, но в октябре этого года их переписка возобновилась по случаю публикации новой книги Пфистера. Похвалив книгу, Фрейд, однако, выразил несогласие по двум пунктам: с критикой его взглядов по вопросу детской сексуальности и по вопросу этики.

Этот последний пункт я уступаю Вам; эта тема находится вдалеке от моих интересов, а Вам приходится заботиться о душах. Я не забиваю сильно свою голову проблемой добра и зла, но в целом я не нашел много «добра» в людях. Большинство из них, согласно моему опыту, являются никчемными людьми, безотносительно того, провозглашают ли они себя приверженцами той или иной этической доктрины или вообще не придерживаются никакой доктрины. Вы не можете так сказать, вероятно, Вы не можете даже так думать, хотя Ваш жизненный опыт вряд ли отличается от моего. Если при этом подразумевается какой-либо вопрос этики, я признаю, что имею высокие жизненные идеалы, от которых, к сожалению, отошло большинство людей, которых я знал… С терапевтической точки зрения я могу лишь позавидовать Вашей возможности сублимации, которую предоставляет религия. Но красота религии определенно не принадлежит к сфере психоанализа. Естественно, наши пути расходятся в этом пункте терапии, а это допустимо. Между прочим, как так получилось, что никто из набожных людей не открыл психоанализ: отчего им пришлось ожидать для этого абсолютно безбожного еврея?

В эти годы у Фрейда были причины опасаться, что его финансовые затруднения кончатся банкротством. Его шурин, Эли Бернайс, подозревая, что финансовое положение Фрейда не может быть хорошим, послал ему из Нью-Йорка значительную сумму денег до того, как Америка вступила в войну в 1917 году; это была щедрая компенсация за ту помощь, которую оказал ему Фрейд при его отъезде в Америку более чем четверть века тому назад. Однако эта сумма давно уже была израсходована.

Затем пришло поражение с распадом Австро-Венгерской империи. Фрейд говорил, что не мог сдержать своего удовлетворения таким исходом. Пару недель спустя он писал: «Времена страшно напряженные. Хорошо, что старое должно умереть, но новое пока не создано. Мы ожидаем известий из Берлина, которые знаменуют собой начало нового. Но я не пролью ни единой слезы сожаления о судьбе Австрии или Германии». Не то чтобы он ожидал чего-либо хорошего от Вильсона. Мне известно, что впоследствии он очень сильно негодовал, что тот ввел Европу в заблуждение, дав столь много обещаний, которые оказался не в состоянии выполнить.

Фрейд писал Ференци:

Я ожидаю страшных вещей в Германии— намного более страшных, чем те, что произошли с Вами или с нами. Только подумайте о страшном напряжении этих лет и о том громаднейшем разочаровании, которое царит сейчас, когда такое напряжение внезапно ослабло. В Германии возникнет сопротивление этому, кровавое сопротивление. Этот Вильсон неизлечимый романтик; он недооценивает революцию, так же как он недооценил войну. Он не знает, что век рыцарства окончился вместе с Дон Кихотом. Не позволяйте себе быть слишком озабоченным судьбой Венгрии; возможно, события приведут эту талантливую и мужественную нацию к рецидиву. Что касается падения старой Австрии, я могу ощущать лишь глубокое удовлетворение по этому поводу. К сожалению, я не считаю себя ни немецким австрийцем, ни пангерманцем… Нашему психоанализу также не повезло. Не успел он как следует заинтересовать мир из-за военных неврозов, как война закончилась, и когда, единственный раз, мы случайно натолкнулись на источник благосостояния, он немедленно иссяк. Но неудача является постоянным аккомпанементом жизни. Наше королевство явно не от мира сего.

Война принесла личную тревогу, и довольно значительную. В течение многих недель не было каких-либо известий о старшем сыне, Мартине, так что были возможны любые предположения. В конце концов, их дома достигли слухи, что весь его эскадрон оказался захвачен итальянцами в плен, но лишь 3 декабря в Вену пришла почтовая открытка, сообщающая о нахождении Мартина в одном итальянском госпитале. Однако он был освобожден лишь к концу августа следующего года.

Несмотря на острую нехватку бумаги и шрифта, Фрейду удалось в 1918 году опубликовать четвертый том своего «Sammlung Kleiner Schriften» («Собрания небольших произведений»), по объему — 717 страниц — этот том равнялся трем предыдущим томам, вместе взятым.

Мир не был заключен до начала следующего лета, а тем временем условия жизни продолжали ухудшаться в Германии и особенно в Австрии, вернее, в том, что от нее теперь осталось. Фрейд печально жаловался, что «все четыре года войны были шуткой по сравнению со страшной суровостью этих и, несомненно, также грядущих месяцев».

К этому времени возобновилась практика Фрейда, и он принимал теперь до десяти пациентов в день. Но та тысяча крон, которую приносили ему эти пациенты, составляла только десятую часть их прежней цены. В первый день нового года он писал Ференци: «Мы часто говорили об альтернативе переделки себя вместо изменения внешнего мира. Сейчас моя способность к адаптации находится под угрозой, а что касается внешнего мира, то тут я беспомощен. Я продолжаю пребывать в плохом настроении и не должен заражать других людей, пока они молоды и сильны».

Вначале у него не было каких-либо новых идей, но вскоре возникло несколько хороших мыслей на тему мазохизма. Он с восторгом отозвался о работе Ференци о технике психоанализа, которую охарактеризовал как «чистое аналитическое золото». Он был счастлив услышать о женитьбе Ференци в начале марта; теперь он будет свободен от беспокойства за него. С другой стороны, пришли плохие известия о другом его венгерском друге, фон Фройнде, чьи дни были теперь сочтены вследствие рецидива саркомы.

В марте Фрейд сообщил, что внезапно ощутил прилив работоспособности. Семь лет тому назад он сказал Ференци, что периоды его творческой активности наступают каждые семь лет. Теперь настал период, который в некоторых отношениях является самым поразительным из всех предыдущих.

Глава 24

Образ жизни и деятельности

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату