сельдерея, салатными листьями на голове, чем-то черным в зубах и — ну разве можно поверить, что человек, старше восьми лет способен на такое? — розовыми креветочными хвостиками, выглядывавшими из ноздрей.
Тристан, казалось, был ошеломлен ничуть не меньше, чем она.
— У меня неприятности? — деловито спросил Филипп.
— Кажется, неприятности у меня, — негромко поправил его Тристан.
— Ты должен быть в столовой, за столом вместе со всеми нами, — напомнила Филиппу Айви.
Она взглянула на груды еды, лежавшей на тарелках между едоками, и улыбнулась краешком рта.
— He злись, Айви! Мама сказала, что мы можем пригласить на свадьбу любых друзей, каких захотим.
— А ты ей ответил, что тебе некого приглашать, помнишь? Ты сказал, что в Стоунхилле у тебя нет ни одного друга.
— А теперь есть.
Айви посмотрела на Тристана. Но тот старательно прятал глаза. Казалось, его интересовали только сельдерей, креветки и раздавленные маслины, которые он аккуратно раскладывал перед собой на ящике. Фу какая гадость!
— Мадемуазель!
— Это Ду-би-ду! — вскрикнул Филипп. — Закрой дверь, Айви! Пожалуйста!
Вопреки благоразумию, она послушалась. А что еще ей оставалось делать, если братишка впервые за последние недели выглядел таким довольным? Прислонившись спиной к двери кладовки, Айви посмотрела на приближающегося метрдотеля.
— Какие-то проблемы, мадмуазель?
— Нет.
— Вы
— Вас ожидают в зале, — холодно сообщил метрдотель. — Наступает время тостов за новобрачных. Все ждут.
Айви поспешно бросилась в зал. Разумеется, все ее ждали, и она не могла избежать церемонии. Раскрасневшись от спешки, она прошла на свое место.
Грегори со смехом обнял ее и отсалютовал бокалом шампанского.
Один из друзей Эндрю начал произносить тост. Он говорил и говорил, и Айви казалось, что этому не будет конца.
— Ура! Ура! — наконец, хором прокричали гости.
— Ура, сестренка, — воскликнул Грегори, опрокидывая содержимое своего бокала. Допив, он протянул его за добавкой.
Айви пригубила свое шампанское.
— Ура, сестренка, — повторил Грегори, только на этот раз тихо и вкрадчиво, при этом глаза его сверкнули каким-то странным блеском. Он звонко чокнулся с Айви и осушил второй бокал.
А потом он прижал девушку к себе так крепко, что она чуть не задохнулась, и впился поцелуем в ее губы.
Айви сидела за фортепиано, рассеянно глядя на ноты, открытые пять минут назад. Она на мгновение прижала пальцы к губам, потом уронила руку на пожелтевшие клавиши и пробежалась по ним, извлекая волны нестройной мелодии. Потом провела по губам языком. Разумеется, они вовсе не распухли и не посинели, это ей только казалось.
И все-таки Айви была очень рада, что уговорила маму позволить им с Филиппом остаться в старой квартире до окончания медового месяца. Целых шесть дней в огромном доме на горе наедине с Грегори — нет, этого бы она точно не выдержала. Особенно, когда Филипп ведет себя, как несносный поросенок.
Филипп, который в их тесной Норуолкской квартирке занавешивал свою кровать старыми портьерами, чтобы отгородиться от «девчонок», последние две недели требовал, чтобы Айви разрешала ему спать у себя в комнате. В ночь перед свадьбой Айви позволила ему принести спальный мешок в ее спальню. Проснувшись среди ночи, она обнаружила, что Филипп и кошка Элла спят на ней сверху. Наверное, после утомительного сегодняшнего дня ей придется разрешить братишке снова спать в ее комнате.
Сейчас Филипп сидел на полу у нее за спиной и сосредоточенно возился со своими бейсбольными карточками, составляя на потертом ковре команду мечты. Элла, как всегда, изъявила желание валяться посреди импровизированной бейсбольной площадки. В результате подающий гарцевал на ее черном пузе, вверх и вниз, вверх и вниз.
Время от времени Филипп что-то тихо приговаривал себе под нос.
— Высоко отбитый мяч на центральном поле, — пробормотал он, — это когда Дон Мэттингли делал пробежку по всем базам поля.
Айви понимала, что нельзя позволять ему засиживаться так долго. Но она сама не могла уснуть, поэтому была рада обществу братишки. Кроме того, Филипп съел такую кучу самой разной еды и столько сладкого — благодаря все тому же Тристану — что его запросто могло стошнить прямо на спальный мешок. А чистое постельное белье, как и большая часть других вещей из квартиры, были уже упакованы для переезда.
— Айви, я все решил, — неожиданно объявил Филипп. — Я не буду переезжать.
— Что? — она сняла ноги с педалей и повернулась к нему на крутящемся табурете.
— Я останусь здесь. Вы с Эллой согласитесь жить со мной?
— А как же мама?
— Она может стать мамой Грегори, — великодушно разрешил Филипп.
Айви болезненно сморщилась, как делала каждый раз, когда ее мама начинала изливать на Грегори свою заботу. Мэгги по природе была доброй и любящей, кроме того, она очень старалась — пожалуй, даже чересчур. Ей даже в голову не могло прийти, что Грегори находит ее нелепой и смешной.
— Мама всегда будет
— Ладно, — легко согласился Филипп. — Вы с Эллой можете переезжать. А я попрошу Тристана пожить со мной.
— Тристана?
Филипп кивнул и тихо пробормотал себе под нос:
— Выходит бэттер. Разыгрывается ничейное очко…
Было очевидно, что с высоты своего восьмилетнего опыта жизни он уже принял решение и не считал нужным дальнейшее обсуждение. Филипп постоянно играл. Просто поразительно, что, придя домой после буйного веселья с Тристаном, он тут же снова включился в игру.
Интересно, какие волшебные слова сказал Тристан маленькому восьмилетнему мальчику, чтобы ему вдруг сразу стало лучше? Скорее всего, никакого чуда не было. Возможно, вместо того, чтобы целых три недели снова и снова объяснять Филиппу причины маминого замужества, Айви нужно было просто засунуть себе в нос пару креветок?
— Филипп, — резко окликнула она брата.
Но ей пришлось подождать, пока ничейное очко не будет разыграно.
— Чего?
— Тристан что-нибудь спрашивал у тебя обо мне?
— О тебе? — он ненадолго задумался. — Нет.
— Ну да…
«Впрочем, мне совершенно все равно!» — подумала она.
— А ты его знаешь? — спросил Филипп.
— Нет. Просто подумала, что после того, как я тебя нашла в кладовой, он мог что-то сказать обо мне.
Филипп наморщил брови.
