Глеб представил себе, как он приходит устраиваться на работу в какую-нибудь гражданскую контору — ну к примеру, токарем на АЗЛК, — и предъявляет в отделе кадров трудовую книжку с записью: “Искатель приключений”. Кадровичка бы, наверное, со стула упала. Впрочем, прочтя запись: “Наемный убийца”, она бы удивилась еще сильнее...
Он закончил с ногтями, отложил пилочку, погасил в пепельнице сигарету и посмотрел на часы. Чувство времени, как обычно, его не подвело: было без минуты десять. Глеб встал, взял со стола мобильный телефон и положил его поближе к колонке музыкального центра, в самую гущу скрипок, альтов и контрабасов. Подумав совсем чуть-чуть, он сделал музыку немного громче и пошел открывать дверь.
Опять же, как обычно, оказалось, что не он один обладает хорошим чувством времени. В тот самый момент, когда Глеб распахнул дверь, генерал Потапчук, закончив подъем по лестнице, поставил ногу на площадку. Сиверов заметил, что генерал изрядно запыхался: в последнее время он начал стареть, и путешествие снизу вверх по пяти лестничным маршам сделалось для него утомительным.
— Точность — вежливость королей, — сказал Глеб, невольно повышая голос, чтобы перекричать музыку. — Здравствуйте, Федор Филиппович.
— Здравствуй, здравствуй, — проворчал генерал, входя в прихожую мимо посторонившегося Глеба. — У тебя что, проблемы со слухом? Музыка так орет, что во дворе слышно.
Впустив его в квартиру, Слепой закрыл дверь и повернул барашек замка. Стальная пластина глухо лязгнула о металлический косяк, толстые ригели сейфового замка с неслышным щелчком скользнули в пазы. Генерал уже стоял на пороге комнаты и недовольно смотрел на подмигивающий разноцветными огоньками музыкальный центр. Сиверов усмехнулся, обошел его и молча указал пальцем на трубку мобильника, лежавшую у самой колонки. Генерал печально покивал головой, порылся в карманах пиджака и положил рядом с мобильником Глеба свой собственный аппарат. Немного помедлив, будто в нерешительности, Потапчук все-таки не удержался и показал лежавшим мобильникам кукиш. Сиверов засмеялся и, тронув генерала за плечо, указал ему на дверь в соседнюю комнату.
Рабочий кабинет Слепого представлял собой узкое, без окон помещение, вдоль стен которого тянулись заставленные книгами и картонными коробками стеллажи. На самом видном месте стоял стол с компьютером; системный блок едва слышно шелестел работающим на малых оборотах вентилятором, на его передней панели время от времени мигала красная лампочка индикатора. Пустой темный экран монитора отразил прямоугольник открытой двери и сильно уменьшенные фигуры людей, вошедших в комнату.
Сиверов закрыл за собой дверь, и в комнате сделалось тихо. Звукоизоляция тут была отменная, и гремевшая в соседней комнате музыка едва доносилась сюда.
— Уф! — с облегчением сказал Потапчук и опустился в вертящееся кресло перед компьютером. — Как ты это выдерживаешь?
— Нормально, — сказал Глеб. Он ногой подвинул к себе тяжелый табурет с сиденьем из переплетенных кожаных ремней и уселся напротив генерала. — Что значит — выдерживаешь? Я получаю от этого удовольствие.
— Правда? А я вот, наверное, старею. С каждым годом мне становится все труднее переносить громкие звуки.
Слепой пожал плечами.
— Ну, на вкус и цвет... Это как в бане: один просит поддать пару, а другой кричит, чтобы дверь открыли, пока он сознание не потерял.
При упоминании о бане генерал заметно помрачнел, и Сиверов удивился: с чего бы это?
— И потом, — продолжал он, — вы же сами понимаете... Мобильник — штука хорошая и даже необходимая, но прослушивать его можно, даже когда он отключен.
— Техника, черт бы ее побрал, — проворчал генерал. — Вот странно: казалось бы, прогресс должен облегчать людям жизнь, упрощать ее. А он, наоборот, усложняет. С чего бы это, а? Ты не знаешь?
— Знаю, — сказал Глеб. Он, не вставая, дотянулся до полки и нажатием клавиши включил кофеварку. Генерал обратил внимание на то, что Слепой заблаговременно перенес кофеварку из гостиной сюда. Значит, знал, что разговор будет серьезным, и заранее принял меры... “Чутье у него, однако, феноменальное”, — подумал Федор Филиппович. — Знаю, — повторил Сиверов. — Любое изобретение, которое, по замыслу автора, должно послужить на благо человечеству, оборачивается ему во вред потому, что на свете существуют спецслужбы — в частности, та, к которой мы с вами имеем честь принадлежать. А спецслужбы существуют потому, что существуют правительства. А правительства существуют потому, что на свете навалом ленивых и честолюбивых кретинов, обожающих хорошо пожить за чужой счет. Этих людей обычно называют политиками.
— Да ты анархист! — умело разыгрывая ужас, всплеснул руками генерал.
— Я просто излагаю факты, — возразил Слепой, закуривая и включая вентиляцию. В жестяной трубе негромко загудело, лязгнуло, завыло, и дым от его сигареты, вытянувшись параллельно поверхности стола, ровной струйкой потек к вентиляционной решетке. — Как есть, без прикрас. А что до вашего обвинения, так все люди — анархисты от природы, просто многие боятся признаться в этом самим себе. Да и как признаться-то? Признаешься, и окажется, что всю жизнь ты жрал дерьмо и нахваливал — дескать, вкусная шоколадка.
Потапчук вздохнул.
— И что за жизнь пошла, — сказал он с тоской. — Я понимаю, это звучит как стариковская воркотня, но раньше во всем, что мы делали, был хоть какой-то смысл. Идея была...
— Да, — с кривоватой улыбкой сказал Глеб, — идея действительно была. Да какая идея! Вот послушайте.
Он встал с табурета, рывком подвинул к себе один из картонных ящиков, стоявших на полке, порылся в нем, выудил оттуда какой-то пыльный блокнот, быстро перелистал страницы и прочел:
— “Всеобщая война, которая разразится, раздробит славянский союз и уничтожит эти мелкие тупоголовые национальности вплоть до их имени включительно”.
— Чего? — растерялся Потапчук.
— “Да, ближайшая всемирная война сотрет с лица земли не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы, и это также будет прогрессом, — с торжественным видом прочел Глеб. — Мы
