стороны. Бекешин закрыл глаза и торопливо вдохнул – напоследок, на прощание…
Боли не было. Стало темно и тихо. “Хорошо-то как, – промелькнула в угасающем сознании ленивая мысль. – Хорошо, спокойно… А я, дурак, боялся…"
Потом он почувствовал, что ему не хватает воздуха, шумно перевел дыхание и открыл глаза. Все было на месте: и парк, и небо, и дорожка, и похожее на сломанную куклу тело Горечаева на асфальте, и еще одно тело – поодаль, в траве. “А это еще кто? – подумал он растерянно. – Ба! Да это ж Палач! Вот оригинал – .попугал, попугал и застрелился… Странно как-то… С чего бы это вдруг?"
Восхитительное чувство освобождения от всех проблем нахлынуло на него прозрачной бодрящей волной и тут же ушло как вода в песок. Испуг прошел, и к нему стала возвращаться способность соображать. Что-то было не так, о чем-то он впопыхах позабыл…
Бекешин завертел головой во все стороны и почти сразу увидел Филатова, который стоял у него за спиной, устало облокотившись о крыло джипа. В руке у него был пистолет, дымящийся ствол которого смотрел в землю, – Фил, – сказал Бекешин, – старик! Господи, как я рад! Как будто заново родился, ей- Богу… Да я же тебе по гроб жизни должен, ты мне теперь как брат…
– Не думаю, – сказал Филатов. Голос его звучал странно – как-то чересчур сухо и устало. Не было в этом голосе ни радости, ни гордости по поводу удачного выстрела – ничего, кроме сухой усталости и какой-то непонятной горечи. – Боюсь, что отдать мне долги ты уже не успеешь. Я больше не работаю на тебя. Охранять твое тело больше не от кого, да и не хочу я его больше охранять, если честно…
– Ну, не хочешь и не надо, – горячо сказал Бекешин. – Найдем тебе другую работу, поспокойнее… Да ерунда это все! Скажи лучше, откуда ты тут взялся? Как с неба свалился, честное слово. Знаешь, как в древнегреческой пьесе – бог из машины.
– Бог из машины?
– Ну да. У них был такой прием: когда автор по недоумию своему загонял своего героя в абсолютно безвыходное положение, с неба спускался на веревке этакий раззолоченный болван с деревянной молнией в кулаке и разом решал все проблемы. Бог из машины.
– Из машины… – повторил Филатов. – Вот именно – из машины. Из багажного отсека.
– Не понял, – сказал Бекешин, начиная чувствовать, что события еще далеко не закончились. Он словно бы невзначай завел руку с револьвером за спину и взвел курок большим пальцем. Поближе, подумал, он, надо подойти поближе…
– Экий ты, брат, непонятливый, – сказал Филатов. – Это все очень просто. Приходишь в семь утра на стоянку, даешь сторожу сто баксов, чтобы отвернулся, забираешься в багажный отсек и ждешь. Водишь ты неважно, Гошка. Слишком сильно газуешь, сцепление жжешь.
– Поумнел, значит, – медленно сказал Бекешин, делая шаг вперед. – Все слышал, все понял, во всем убедился…
– Вот именно, – сказал Филатов. – Только в другом порядке: сначала понял, потом поумнел, а уже потом услышал и убедился.
– Да ни хрена ты не понял! – воскликнул Бекешин и сделал еще один шаг вперед. Теперь до машины, возле которой стоял Филатов, оставалось метра полтора. – Я сейчас тебе все объясню…
– А вот этого не надо, – сказал Юрий твердо. – Объясняться будешь в прокуратуре. Или на том свете. Выбор за тобой. Как говорится, третьего не дано.
– Я оптимист, – сказал Бекешин, резко вскидывая руку с револьвером. Он стоял уже у самой машины, упираясь коленом в бампер, и ствол револьвера почти коснулся лица Филатова. – Выход есть всегда, Фил.
– Ты думаешь, что это выход? – спросил Юрий, даже не взглянув на револьвер. – Ну, давай, попробуй. Один раз ты уже попытался сделать это собственноручно. Доведи дело до конца! Только имей в виду, что со вчерашнего дня в городе появились еще два свидетеля, которые знают про ЛЭП и про твою роль в этом деле. Ты готов застрелить и их тоже?
– Вранье, – сказал Бекешин и спустил курок. Револьвер выстрелил, но за долю секунды до этого Филатов неуловимым движением ударил Бекешина снизу по руке, и пуля ушла в небо. Револьвер, кувыркаясь, полетел следом. Бекешин проводил его задумчивым взглядом, баюкая ушибленную кисть.
– Да, – сказал он. – На этом мои аргументы исчерпаны. Где твои наручники? А может, договоримся?
– Даю тебе сутки, – сказал Юрий. – В завтрашнем выпуске “Новостей” должна быть информация о том, что ты добровольно сдался властям. Если ты сдашься, информация появится обязательно – это же сенсация, черт бы ее побрал. Обо мне ни слова, понял?
Все-таки он был полным идиотом. У Бекешина даже слегка закружилась голова, как будто мир и впрямь пытался стать вверх тормашками. “Черта с два, – подумал Георгий. – Мир – штука устойчивая, ее так запросто не перевернешь. Ну и кретин!"
– Ты мне предлагаешь самому пойти в ментовку? – не веря собственным ушам, спросил он. – Так, что ли? А если я не пойду?
– Тогда я тебя из-под земли достану, – пообещал Филатов. – И убью. Будь здоров. И помни – сутки! Считая с этого момента.
Он выщелкнул из своего пистолета обойму, протер ее полой пиджака и зашвырнул в кусты. Пистолет полетел в другую сторону. Больше не глядя на Бекешина, Филатов повернулся к нему спиной и напрямик зашагал к ближайшему выходу из парка.
Бекешин проводил его взглядом, удивленно покачал головой, тяжело забрался в машину, хлопнул дверцей и завел двигатель.
«Он просто больной, – думал Бекешин, ведя машину по шумным улицам. – Просто больной, вот и все. Никакое воспитание не может служить оправданием такому дикому с любой точки зрения поступку. Такое встретишь только в рыцарских романах, да и то не во всех. Это же додуматься надо до такого изуверства: в наше время предложить человеку явиться в прокуратуру и добровольно повесить себе на шею три десятка трупов!»
«Сутки, – думал он, поднимаясь в лифте на свой этаж. – Сутки, старина Фил, это двадцать четыре часа. Знаешь, где в наше время можно оказаться за двадцать четыре часа? Особенно если ты при деньгах… А я при деньгах. Я при таких деньгах, каких ты, сэр рыцарь, сроду не видел. Всю жизнь будешь искать и ни хрена не найдешь. Вот так-то, Айвенго ты мой обдристанный. Зря ты меня отпустил. Ох, зря!»
На площадке, в двух шагах от его двери, стоял какой-то коренастый мужик в рабочей куртке и, распахнув жестяную дверцу распределительного щитка, копался в нем, насвистывая сквозь зубы. У Бекешина екнуло сердце. Похоже, старина Фил все-таки подстраховался и накапал, сучий потрох, ментам… “Не дамся, – подумал Бекешин и засунул руку в карман пиджака, где лежал подобранный в парке «ругер». Замочу. Всех замочу к чертовой матери, мне терять нечего…"
Человек в рабочей куртке обернулся, и у Бекешина немного отлегло от сердца. Эта красная, задубевшая и обветренная рожа, обрамленная черной, без единого седого волоска бородой, просто не могла принадлежать ни следователю прокуратуры, ни оперативнику из МУРа, ни даже обычному постовому менту, – Кто вы такой? – резко спросил он. Он жил в элитном доме и не понимал, почему вокруг его квартиры сшиваются какие-то краснорожие алкаши. – Что вы здесь делаете?
– Электрик я, – извиняющимся тоном просипел бородач, густо дыша перегаром. – Замыкание тут у вас.
– Черт знает что, – проворчал Бекешин, нащупывая в кармане ключи. – Шляются тут…
– Да я уже все, – забормотал электрик. – Кончаю я уже, минуточку только…
Бекешин перестал его слушать. Его мысли вернулись к Филатову и назначенному им сроку. Сутки… За сутки, дружок, я найму армию стрелков, которые насверлят в тебе дырок, как в дуршлаге… Найму, заплачу и уеду за бугор – отдохну, расслаблюсь и понаблюдаю за ходом событий со стороны. Вот и славно, вот и решено…
Он вынул из кармана ключ, вставил его в замочную скважину и ощутил ослепляюще сильный удар по пальцам – прямо по нервным окончаниям, по живому, со страшной, нечеловечески жестокой силой. Он хотел закричать, но новый удар заткнул ему рот. Удары следовали один за другим с частотой переменного тока. Чернобородый электрик выглянул из-за жестяной дверцы распределительного щитка, пошевелил мохнатыми бровями, крякнул и чем-то щелкнул. Переменный ток сменился убийственным постоянным, тело Бекешина напряглось, выгнулось дугой, глаза выкатились, из ноздрей и ушей показался синеватый дымок.
